На проспекте Непокорённых,
от Пискарёвки до площади Мужества,
молодые и обозлённые
ветры высушили мостовую.
Ледяные потоки воздуха
обжигают, сбивают с ног,
небеса завалили солью
весь изъеденный язвами город.
Снег давно перестал быть снегом,
восхищающим белизной,
он наваливается с разбега,
он заплёвывает лицо.
Утром поезд до станции Кушлевка
разрывает сиреной пасть
железки. Большой простудой
кровоточа разбухло кладбище.
Только слышу, как где-то возле
дома у самых стен,
обречённо скрипят полозья
деревянные у саней.
Они катятся одиноко,
никого вокруг, полумрак
размывает края дороги
между каменными домами.
Пискарёвская колыбельная,
вновь метель завывает в крик,
и двенадцатилетнюю девочку
мать, сутулясь, везёт хоронить.
Сколько можно! Идите к бесу!
Это было давным-давно!
Мне нет дела, что в этом месяце,
девятьсот сорок первого года,
ты сначала свозила мальчика
пятилетнего, а потом,
в то же место, в зелёном платье
в горошек, дочку. Скрипя полозьями,
тихо едут пустые сани,
перевязанная подушка
к спинке
больше уже не нужна, а главное,
я не в силах всё это выслушивать.
Сколько можно! Который месяц
каждый вечер идти домой
мимо вздохов соснового леса,
я закутываюсь с головой.
Всё как будто бы оживает
и хватает меня за рукав,
женским голосом завывает
вьюга. Прыгают перед глазами
почерневшие дыры памяти,
будто правда, давным-давно,
эта женщина была моей матерью… On undefeated prospect,
Piskarёvki from the Square of Courage,
Young and angry
winds dried the pavement.
Icy air flows
fired, knocked down,
Heaven flooded salt
all eaten plagues the city.
Snow has long ceased to be snow,
admire white,
He bore down with a running start,
He zaplёvyvaet face.
In the morning the train station Kushlevka
siren breaks the fall
glands. Large cold
bleeding swollen graveyard.
Just I hear somewhere near
House at the walls,
doom grind rails
Wood from the sled.
They roll alone,
one around twilight
blurs the edges of the road
between the stone houses.
Piskaryovsky lullaby
again in a blizzard howling cry,
and twelve year old girl
mother, stooping, lucky to bury.
How can! Go to the devil!
It was a long time ago!
I do not care that this month,
nine hundred and forty first year,
you first bring their boy
five years, and then,
in the same place, in a green dress
polka dots, a daughter. Gritting runners
quietly go empty sled,
tied pillow
the back
no longer need, and most importantly,
I can not listen to all this.
How can! That month
every night to go home
Sighs by pine forests,
I wrap the head.
Everything seemed to come to life
and grabs me by the sleeve,
female voice howling
snowstorm. Jumping in front of the eyes
blackened hole of memory,
if true, a long time ago,
This woman was my mother ... Смотрите также: | |
