В одном доме жили две девочки: Рукодельница да Ленивица, а при них нянюшка. Рукодельница была умная девочка, рано вставала, сама без нянюшки одевалась, а вставши с постели, за дело принималась: печку топила, хлебы месила, избу мела, петуха кормила, а потом на колодезь за водой ходила. А Ленивица между тем в постельке лежала; уж давно к обедне звонят, а она ещё всё потягивается: с боку на бок переваливается; уж разве наскучит лежать, так скажет спросонья: «Нянюшка, надень мне чулочки, нянюшка, завяжи башмачки»; а потом заговорит: «Нянюшка, нет ли булочки?» Встанет, попрыгает, да и сядет к окошку мух считать, сколько прилетело да сколько улетело. Как всех пересчитает Ленивица, так уж и не знает, за что приняться и чем бы заняться; ей бы в постельку — да спать не хочется; ей бы покушать — да есть не хочется; ей бы к окошку мух считать — да и то надоело; сидит горемычная и плачет да жалуется на всех, что ей скучно, как будто в том другие виноваты.
Между тем Рукодельница воротится, воду процедит, в кувшины нальёт; да ещё какая затейница: коли вода нечиста, так свернёт лист бумаги, наложит в неё угольков да песку крупного насыпет, вставит ту бумагу в кувшин да нальёт в неё воды, а вода-то знай проходит сквозь песок да сквозь уголья и каплет в кувшин чистая, словно хрустальная; а потом Рукодельница примется чулки вязать или платки рубить, а не то и рубашки шить да кроить да ещё рукодельную песенку затянет; и не было никогда ей скучно, потому что и скучать-то было ей некогда: то за тем, то за другим делом, тут, смотришь, и вечер, — день прошёл.
Однажды с Рукодельницей беда приключилась: пошла она на колодезь за водой, опустила ведро на верёвке, а веревка-то и оборвись, упало ведро в колодезь. Как тут быть? Расплакалась бедная Рукодельница да и пошла к нянюшке рассказывать про свою беду и несчастье, а нянюшка Прасковья была такая строгая и сердитая, говорит:
— Сама беду сделала, сама и поправляй. Сама ведёрко утопила, сама и доставай.
Нечего делать было; пошла бедная Рукодельница опять к колодцу, ухватилась за верёвку и спустилась по ней к самому дну.
Только тут с ней чудо случилось. Едва спустилась — смотрит: перед ней печка, а в печке сидит пирожок, такой румяный, поджаристый; сидит, поглядывает да приговаривает:
— Я совсем готов, подрумянился, сахаром да изюмом обжарился; кто меня из печки возьмёт, тот со мной и пойдёт.
Рукодельница, нимало не мешкая, схватила лопатку, вынула пирожок и положила его за пазуху.
Идет она дальше. Перед нею сад, а в саду стоит дерево, а на дереве золотые яблочки; яблочки листьями шевелят и промеж себя говорят:
— Мы, яблочки, наливные, созрелые, корнем дерева питалися, студёной водой обмывалися; кто нас с дерева стрясёт, тот нас себе и возьмёт.
Рукодельница подошла к дереву, потрясла его за сучок, и золотые яблочки так и посыпались к ней в передник.
Рукодельница идет дальше. Смотрит: перед ней сидит старик Мороз Иванович, седой-седой; сидит он на ледяной лавочке да снежные комочки ест; тряхнёт головой — от волос иней сыплется, духом дохнёт — валит густой пар.
— А! — сказал он, — здорово, Рукодельница; спасибо, что ты мне пирожок принесла: давным-давно уж я ничего горяченького не ел.
Тут он посадил Рукодельницу возле себя, и они вместе пирожком позавтракали, а золотыми яблочками закусили.
— Знаю я, зачем ты пришла, — говорил Мороз Иванович, — ты ведерко в мой студенец опустила; отдать тебе ведёрко отдам, только ты мне за то три дня прослужи; будешь умна, тебе ж лучше; будешь ленива, тебе ж хуже. А теперь, — прибавил Мороз Иванович, — мне, старику, и отдохнуть пора; поди-ка приготовь мне постель, да смотри взбей хорошенько перину.
Рукодельница послушалась… Пошли они в дом. Дом у Мороза Ивановича сделан был изо льду: и двери, и окошки, и пол ледяные, а по стенам убрано снежными звёздочками; солнышко на них сияло, и всё в доме блестело как бриллианты. На постели у Мороза Ивановича вместо перины лежал снег пушистый; холодно, а делать было нечего. Рукодельница принялась взбивать снег, чтобы старику было мягче спать, а меж тем у ней, бедной, руки окостенели и пальчики побелели, как у бедных людей, что зимой в проруби бельё полощут; и холодно, и ветер в лицо, и бельё замерзает, колом стоит, а делать нечего — работают бедные люди.
— Ничего, — сказал Мороз Иванович, — только снегом пальцы потри, так и отойдут, не отзнобишь. Я ведь старик добрый; посмотри-ка, что у меня за диковинки.
Тут он приподнял свою снежную перину с одеялом, и Рукодельница увидела, что под периною пробивается зелёная травка. Рукодельнице стало жаль бедной травки.
— Вот ты говоришь, — сказала она, — что ты старик добрый, а зачем ты зелёную травку под снежной периной держишь, на свет Божий не выпускаешь?
— Не выпускаю, потому что ещё не время; ещё трава в силу не вошла. Добрый мужичок её осенью посеял, она и взошла, и кабы вытянулась она, то зима бы её захватила и к лету травка бы не вызрела. Вот я, — продолжал Мороз Иванович, — и прикрыл молодую зелень моею снежною периной, да еще сам прилёг на неё, чтобы снег ветр In one house we lived two girls: yes Needlewoman sloth, and when they nurse. Needlewoman was smart girl, got up early, dressed herself without a nanny, and getting up from the bed, for the cause was taken: the stove stoked, kneading the bread, cottage chalk cock feeding, and then to the well to fetch water went. A sloth between lying in bed; long ago to mass calling, and it still all stretches: from side to side reloaded; so did get bored lying, so to say sleepily: "Nanny, I put on stockings, nurse, tie shoes"; and then speak: "Nanny, whether buns?" will rise, jump, and sit down to the window flies to count how many flew so much fly away. How will recalculate all sloth, so I really do not know what to take and what to do; she would have to bed - so you do not want to sleep; she would eat - but is not desirable; she would fly to the window to consider - and that bothered; He is sitting miserable and crying but complain at all that she was bored, as if the other is to blame.
Meanwhile Needlewoman gate, drain water in nalёt pitchers; and even some Zateinitsa: if the water is unclean, so will roll a piece of paper, will put into it embers yes sand large nasypet, insert the paper into the jar so nalёt in her water, and the water-then know goes through the sand so through the coals and drips into the jug clean like a crystal; and then would start needlewoman knit stockings, or scarves to cut, rather than the shirt and sew so cut and even prolong needlework song; and I was never bored her, and bored because there was something to her once: for the fact that for the other thing, then, look, and evening - the day has passed.
Once a needlewoman trouble happened: she went to the well to fetch water, dropped the bucket on a rope, and the rope, and then tear off, dropped the bucket into the well. How to be here? Cry poor needlewoman and even went to the nanny to talk about his misfortune and unhappiness, and nurse Praskovya was so strict and angry, he said:
- Itself made trouble, and she is recovering. Bucket itself drowned herself and took out.
Nothing was done; poor needlewoman went back to the well, grabbed the rope and went along it to the very bottom.
Only then did it a miracle happened. Hardly down - looking: in front of her stove, and a pie sitting in an oven, a fresh-faced, Crunchy; He is sitting, glances and repeating:
- I am quite ready, browned, sugar, raisins Yes browned; Who will take me out of the stove, one with me and goes.
Needlewoman, without any delay, he grabbed the shovel, took a pie and put it in his bosom.
She goes further. In front of her garden, and in the garden there is a tree, and the tree golden apples; apples and leaves stir amongst themselves say:
- We, apples, bulk, ripe, root of the tree is nourished, The cold water wash; who have a wood stryasёt, that we have confidence and will take.
Needlewoman came to the tree, shook him by the knot, and the golden apples and fell into her apron.
Needlewoman goes on. Looks: an old man sitting in front of her Moroz Ivanovich, gray-gray; he sits on the bench so icy snow lumps eat; tryahnёt head - the hair frost pours, dohnёt spirit - coming down thick vapor.
- A! - He said - great needlewoman; Thank you that you brought me a cake: a long time ago so I did not eat anything hot to.
Then he sat beside her needlework, and together they had breakfast patty, golden apples and snack.
- I know why you came, - said Moroz Ivanovich, - you in my bucket Studenetz down; to give you a bucket of give, you give me only for three days served; will be smart, you train better; will be lazy, you w worse. And now - added Moroz Ivanovich, - me, an old man, and it is time to relax; Go and prepare my bed, so watch carefully vzbey featherbed.
Needlewoman listened ... they went into the house. House Moroz Ivanovich was taken from his ice: and the doors and windows, and the floor of ice and snow on the walls removed by asterisks; the sun shone on them, and everything in the house shone like diamonds. In bed at Moroz Ivanovich instead of duvets fluffy snow lay; cold, and there was nothing. Needlewoman began whipping the snow to the old man was softly sleeping, and yet in her poor hands, and ossified fingers turned white as the poor people, the winter clothes in the hole rinse; and cold, and the wind in your face and clothes freezes, the stake is worth, and nothing to do - the poor people work.
- Nothing, - said Moroz Ivanovich, - only snow fingers rub, and depart not otznobish. I'm a good old man; Look what I have for curios.
Then he lifted his snowy feather bed with a blanket and Needlewoman saw Perini breaks a green grass. Needlewoman felt sorry for poor grass.
- You say, - she said - you're a good old man, why are you the green grass under the snow holding feather, the light of God will not let go?
- Is not issued, because the time is not yet; More grass in force was not included. Good little man it had sown in the fall, and she came up, and if it had stretched it, the winter it would be captured and by the summer would not ripened grass. Here I am - continued Moroz Ivanovich, - and covered by my young greens snowy feather, but still he lay down on it to snow wind | |
