Александр Твардовский
Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.
Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.
Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.
Где - травинку к травинке -
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
Летом горького года
Я убит. Для меня -
Ни известий, ни сводок
После этого дня.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?
Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, - как?
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -
Спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.
Мы - что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память -
Кто завидует ей?
Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава -
Невеселый резон.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам - отрада одна,
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье -
Эта кара страшна.
Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно -
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, -
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?
Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!
В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.
Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.
Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот - еще под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!
В городах миллионных,
В селах, дома - в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...
Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать - горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать - не хвастливо
В час победы самой.
И беречь ее свято,
Братья, - счастье свое, -
В память воина-брата,
Что погиб за нее.
1945-1946 Alexander Twardowski
I killed underneath Rzhev
I killed underneath Rzhev,
The nameless swamp,
The fifth company,
On the left,
When violent raid.
I have not heard gap
And he saw that flash -
Just off the cliff into the abyss -
And no bottom, no tires.
And in all this world
Until the end of his days -
Not a buttonhole,
Neither's stripes
With my shirt.
I - where the roots of the blind
Looking for food in the dark;
I - where a cloud of dust
Walks rye on a hill.
I - where the cry of a cock
At the dawn of the dew;
I - where your car
Air tear on the highway.
Where - a blade of grass blade of grass -
River grass spins,
There, where the wake
Even his mother did not come.
In the summer of bitter years
I killed. For me -
No news or reports
After that day.
Calculate live,
What deadline ago
He was at the front for the first time
Named suddenly Stalingrad.
Front burned, not poetry,
As the scar on the body.
I killed and I do not know -
Our last there Rzhev?
Whether to keep our
There, in the Middle Don?
This month was terrible.
It was all on the line.
Is to autumn
It has been for H & M already Don
And though the wheels
It broke on the Volga district?
No it is not true! Tasks
That is not the enemy won.
No, no! Otherwise,
Even the dead - how?
And the dead, mute,
There is one consolation:
We fell for the homeland,
But she -
Saved.
Our eyes were dim,
Heart flame extinguished.
On the ground at checkout
We did not call out.
We - that bump that stone,
Even duller, darker.
Our eternal memory -
Who envies her?
Our ashes on the right
Mastered humus.
Our eternal glory -
Nevesely reason.
We are your fighting
Do not wear the Order.
You all this live.
We - one joy,
What wonder struggled
We are for the Motherland.
Let our voice is not heard,
You must know him.
You must have brothers,
Stand like a wall,
For the curse of the dead -
This car is terrible.
It is a bitter right
We are ever given,
And for us it is -
It is a bitter right.
In the summer, at forty-two,
I buried without grave.
All that was then,
I cheated Death.
All that may be, for a long time
Anyone familiar and clear.
But let it be
With our faith in accordance.
Brothers, maybe you
And not lost Don
And in the rear of Moscow
We are dying for.
And given Zavolzhskaya
Hastily dug trenches,
And fought their way
Up to the limit of Europe.
We need to know,
What it was undoubtedly
They last inch
On the road, the military -
That last inch,
What if to leave,
That reversed shagnuvshuyu
Leg nowhere to put ...
And the enemy pay
You westward ago.
Maybe Sister.
And Smolensk already taken?
And the enemy you smash
On the other turn,
Maybe you are to the border
The approaches already?
Maybe ... Yes fulfilled
The word holy oath:
After Berlin, if you remember,
Named was at Moscow.
Brothers, now trampled
The fortress of the enemy land,
If dead, fallen
If only I could cry!
If volleys victory
We, dumb and blind,
We were that committed eternity,
Resurrects a moment.
Oh, faithful companions,
Only then used in war
Your happiness is immense
You comprehend completely!
In it, the happiness is indisputably
Our blood part
Our, death cut short,
Faith, hate, passion.
Our all! Not slukavili
We are in a tough fight,
All giving is not left
Nothing to himself.
All you listed
Forever, not on time.
And not a living reproach
That our voice imaginable.
For in this war
We did not know the differences:
Those that are alive, that fell -
We were on a par.
And no one in front of us
From the living is not in debt,
Who out of the hands of our banner
I picked up on the run,
That for a sacred thing,
During the Soviet regime
As can be accurately
A step further to fall.
I killed underneath Rzhev,
Anyone - even for Moscow ...
Somewhere, warriors, where you,
Those who remained alive ?!
In the cities of millions,
In the villages, the house - in the family?
In fighting the garrisons
On our earth not?
Oh, its you, a stranger,
All in colors il in the snow ...
I will make you live -
What can I do?
I will make in the life
You will be happy
And their native homeland
With honor to continue serving.
Grieving - proudly,
Not a clone of her head.
Rejoice - not boastfully
At the very hour of victory.
And cherish it faithfully,
The brothers - their happiness -
In memory of the warrior-brother
What was lost for her.
1945-1946 Смотрите также: | |
