Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
и слушать, как безумствует прибой,
покашливать, вздыхая неприметно,
при слишком сильных дуновеньях ветра.
Я буду стар, а ты -- ты молода.
Но выйдет так, как учат пионеры,
что счет пойдет на дни -- не на года, --
оставшиеся нам до новой эры.
В Голландии своей наоборот
мы разведем с тобою огород
и будем устриц жарить за порогом
и солнечным питаться осьминогом.
Пускай шумит над огурцами дождь,
мы загорим с тобой по-эскимосски,
и с нежностью ты пальцем проведешь
по девственной, нетронутой полоске.
Я на ключицу в зеркало взгляну
и обнаружу за спиной волну
и старый гейгер в оловянной рамке
на выцветшей и пропотевшей лямке.
Придет зима, безжалостно крутя
осоку нашей кровли деревянной.
И если мы произведем дитя,
то назовем Андреем или Анной.
Чтоб, к сморщенному личику привит,
не позабыт был русский алфавит,
чей первый звук от выдоха продлится
и, стало быть, в грядущем утвердится.
Мы будем в карты воевать, и вот
нас вместе с козырями отнесет
от берега извилистость отлива.
И наш ребенок будет молчаливо
смотреть, не понимая ничего,
как мотылек колотится о лампу,
когда настанет время для него
обратно перебраться через дамбу. We will live with you on the beach,
fenced off tall dam
from the continent , in a small circle,
erected a makeshift lamp.
We will fight to the card with you
and listen to the mad surf,
coughing , sighing imperceptibly ,
at too strong wind blowing .
I am old , and you - you're young .
But will be released as taught by the pioneers ,
that the bill would go for days - not years -
rest of us to a new era.
In the Netherlands, his vice versa
we dissolve the garden with you
and will fry oysters beyond the threshold
and sunny eat octopus.
Let the noise of the rain cucumbers ,
we Zagora with you on the Eskimo ,
and tenderly you spend your finger
by pristine , untouched strip.
I'm on the collarbone take a look in the mirror
and found behind a wave
and the old Geiger tin box
on a faded and sweaty strap .
Winter comes , cruelly twisting
sedge our wooden roof .
And if we carry the child ,
then we call Andrew and Anna.
That , to wrinkled face vaccinated,
not forgotten was the Russian alphabet ,
whose first sound of the last exhalation
and , therefore, be established in the future .
We will fight cards , and here
We will carry with trumps
from the winding banks of the tide .
And our baby will be tacitly
look , not understanding anything ,
like a moth beating of the lamp ,
when the time comes for him
back to cross the dam. | |
