На небе только и разговоров, что о море.
Перед воротами очередь хуже рыночной,
Тесно и потно, дети, пропойцы, бабищи.
Это понятно – на стороне изнаночной
нет уже смысла выглядеть подобающе.
Топчутся – словно утром в метро на Бутово,
словно в Новосибирске в момент затмения.
десять веков до закрытья – а им как будто бы
десять минут осталось, а то и менее.
Тошно и душно. Скоро там будет кровь или
обмороки. Мария отходит в сторону,
где посвободней, где веришь, что Райский сад.
к хрупкой высокой девочке с тонким профилем,
с косами цвета сажи и крыльев ворона
и с серебряными нитками в волосах.
Смотрят оттуда на всё это злое варево
И им просто приходится разговаривать.
Ты откуда? Я – из большого города,
Я оттуда, где небо не помнит синего,
Добраться до дома – разве что на троллейбусе.
Ты будешь смеяться – родители шибко гордые,
Имечко – Пенелопа, а мне – носи его
Ладно, хорошо, что еще не Лесбией.
А ты откуда? Я тоже, знаешь, из города,
Мои родители были – напротив – лодыри.
когда окликают – я не беру и в голову.
Как Мюллер в Германии, Смит на задворках Лондона.
Но как бы то ни было – я сюда не хотела,
вот если бы он не ушел тогда в злую небыль.
Вот если бы мне хоть слово о нем, хоть тело.
..молчат и смотрят каждая в своё небо.
А мой я даже знаю, куда ушел.
И мне бы – хоть знать, что там ему хорошо.
А в очереди предлагают кроссовки дешево
И сувениры в виде ключей на пояс.
…Ты знаешь, как это бывает – вот так всё ждешь его,
А после не замечаешь, что едет поезд.
И ищешь силы в себе – потому что где ж еще,
И давишь тревогу в объятиях серых пепельниц.
… или тебе говорят: «Ты держись». Ты держишься
За поручень, за нож, за катетер капельниц.
А я была – и внешне так даже чистенько,
Ходила на работу бугристой улочкой,
В метро по вечерам набивалась плотненько.
А муж мой сошел с ума и в конце бесчисленно
Вырезывал колыбельки, игрушки, дудочки,
Он, знаешь, был высококлассным плотником.
Да что я тебе говорю – ты уже ученая.
Пенелопа гладит теплые кудри черные.
Говорит – послушай, но если бы что-то страшное,
То как-нибудь ты узнала бы – кто-то выдал бы
А значит, что есть надежда – минус на минус.
- Мне снилось, что Иосиф ножом окрашенным
На сердце моём его имя навечно выдолбил.
– И мне, ты знаешь, тоже такое снилось.
Их накрывает тень от сухой оливы.
Толпа грохочет, как камни в момент прилива.
Он мне говорил – ну, что со мной может статься-то,
По морю хожу на цыпочках – аки посуху,
В огне не горю, не знаю ни слёз, ни горя.
Цитировал что-то из Цицерона с Тацитом,
Помахивал дорожным истертым посохом.
– Я знаю, Мария. Мой тоже ходил по морю
Мой тоже побеждал, говорил, подшучивал,
Родился в рубашке – шелковой, тонкой, вышитой,
И всё – убеждал – всегда по его веленью.
А если не по его – то тогда по щучьему,
Забрался на самый верх – ну куда уж выше-то,
Не видел, что стою уже на коленях.
И вот еще – утешали меня порою,
Что имя его гремит, словно звон набатный.
Подсунули куклу, глянцевого героя
Как Малышу – игрушечную собаку.
- Я знаю, знаю. Я слышала в шуме уличном,
Что он, мол, бог – и, значит, на небе прямо.
как будто не догадаюсь, как будто дурочка,
как будто бы у богов не бывает мамы.
- Он всё говорил, что пути его бесконечны.
- Конечно.
И гогот толпы – как будто в ушах отвертками,
Как будто камнем в вымученный висок.
Пенелопа нелепо курит подряд четвертую.
В босоножки Марии забился теплый песок.
Ну, что там? Доругались ли, доскандалили?
А было похоже – снег заметал в сандалии,
Волхвы бубнили в ритм нечетким систолам,
какой-то зверь в колено дышал опасливо,
И он был с ней неразрывно, больно, неистово,
О Боже мой, как она тогда была счастлива.
– Да, что мы всё о них… Кстати, как спасаешься,
Когда за окном такое, что не вдыхается,
Сквозь рваный снег гриппозный фонарь мигает,
Когда устало, слепо по дому In heaven only talks about the sea.
Before the gates of all worse than the market,
Crowded and sweaty, children, drunkards, babishchy.
This is understandable - the wrong side
there is no longer sense to look appropriately.
Trample - if the morning in the subway at Butovo,
like in Novosibirsk at the time of the eclipse.
Ten centuries before the closure - and it seems to
Ten minutes left, and even less.
Vomiting and stuffy. Soon there will be blood or
fainting. Maria walks away,
where more room where you believe that the Garden of Eden.
a fragile girl with a thin high-profile,
with braids color and black raven wings
and silver threads in her hair.
Watch out all this evil brew
And they just have to talk.
Where are you from? I - from the big city,
I'm from a place where the sky is not blue remembers,
To get to the house - except on the bus.
You will laugh - helluva lot of proud parents,
Imechko - Penelope and me - wear it
Okay, well, that has not lesbian.
And where are you from? I, too, know the city,
My parents were - on the contrary - quitters.
when the hail - I do not take in head.
As Muller in Germany, Smith on the outskirts of London.
But be that as it may - I do not like here,
But if he had not gone then a cruel fiction.
If only one word to me about it, even though the body.
..molchat and look everyone in your sky.
And my, I even know where to leave.
And I would - at least to know that there are him well.
And in turn offer cheap shoes
And souvenirs in the form of keys on a belt.
... You know how it is - that's the way it waiting for him,
And then you do not notice that the train rides.
And looking for a strength - because where else,
And you push the alarm in the embrace of gray ashtrays.
... Or you say: "You hold on." You're holding up
For rail, the knife, with the catheter droppers.
And I was - and apparently even so clean,
I went to work bumpy streets,
In the subway at night jammed plump.
And my husband went crazy and at the end of countless
Cradle to grave, toys, pipes,
He, you know, was a good carpenter.
What I'm telling you - you've scientists.
Penelope stroked the warm black curls.
He says - listen, but if something terrible,
That somehow you would recognize - someone would issue
This means that there is hope - minus to minus.
- I dreamed that Joseph knife painted
In my heart forever carved out his name.
- And I, you know, too, is a dream.
Their covers shadow from dry olives.
The crowd roars as the rocks at high tide.
He told me - well, that to me may well be something,
On the sea I walk on tiptoe - Aki on dry land,
The fire does not burn, does not know of any tears or sorrow.
He quoted something from Cicero to Tacitus,
The worn road waving a stick.
- I know, Mary. I too went to sea
I too won, saying, joked,
Born in a shirt - silk, fine, embroidered,
And everything - convinced - always by his command.
And if he does not - then at the Pike,
Climbed to the top - well, let alone something above,
I did not see that I was standing on my knees already.
And yet - sometimes comforted me,
What's the name of his thunder, like a tocsin ringing.
Slipped doll glossy hero
As a kid - a toy dog.
- I know, I know. I heard the noise of the street,
What is he, they say, God - and therefore the sky straight.
did not seem to guess, like a fool,
as if the gods are no mothers.
- He's saying that his ways are infinite.
- Of course.
And the laughter of the crowd - like ears screwdrivers
It was as if a stone in the temple labored.
Penelope ridiculous smoking consecutive quarter.
The sandals Mary hid the warm sand.
Well, what is it? Dorugalis whether doskandalili?
And it felt like - the snow covered his sandals,
Magi mumbled to the rhythm of systole fuzzy,
some beast in the knee breathed cautiously,
And he was with her intimately, hurt furiously,
Oh my God, how she had been happy.
- Yes, we are all about them ... By the way, how to save,
When the window is that it is not inhaled,
Through the ragged snow flu-like flashing lights,
When tired, blind housework Смотрите также: | |
