В гестапо все молчат упрямо,
Молчат, от страха побелев,
Кто о былом, а я о дамах,
О дамах в кожаном белье.
О дамах в кожаных фуражках
С высокой тульей, на ремне,
В заклёпках, цепочках и бляшках,
Седлающих своих коней.
О дамах в кожаных ботфортах
На длинных тонких каблуках,
С играющими не для спорта,
Кнутами гибкими в руках.
О дамах, с коими нелишне
Держаться смирно до утра,
Чулком со стрелкой оттенивших
Тугую выпуклость бедра.
Но штурмбанфюреру в подтяжках,
Как на духу, признался я,
И он надел свою фуражку
На секретаршу, просияв.
Он ей вручил свой кнут фашиста,
И мы склонились перед ней,
И вскоре дева-фетишистка
Седлала двух своих коней.
Нацисты мирно в кельях спали,
И только фюрер был не рад,
Как мы по бункеру скакали
Втроём в седьмом часу утра.
О, bella, ciao… The Gestapo all stubbornly silent,
Silent fear whitewashed
Who of the past, and I'm about the ladies,
About ladies leather lingerie.
On the ladies in leather caps
With high crown, on the strap,
The rivets, chains and plaques
Saddling their horses.
On the ladies in leather boots
On the long, thin heels,
Since the game is not for the sport,
Flexible whips in their hands.
On the ladies, with whom it is worth
Stay quietly until the morning,
Stockings arrow Otten
Tight thigh bulge.
But Sturmbannfuhrer in suspenders,
As a spirit, I admitted,
And he put on his cap
On the secretary, beaming.
He handed her his whip fascist,
We bowed before her,
And soon the virgin-fetishistka
His two saddled horses.
The Nazis were sleeping peacefully in their cells,
And only the Fuhrer was not happy,
As we rode the bunker
The three at seven o'clock in the morning.
Oh, bella, ciao ... | |
