И была у мальчика дудка на шее, а в кармане — ложка, на цепочке — кружка, и была у мальчика подружка на шее — Анька — хипушка. Мальчик жил-поживал, ничего не значил и подружку целовал, а когда уставал — Аньку с шеи снимал и на дудке фигачил… Дудка ныла, и Анька пела, то-то радости двум притырочкам! В общем, тоже полезное дело — на дудке фигачить по дырочкам. А когда зима подступала под горло, и когда снега подступали под шею, обнимались крепко-крепко они до весны. И лежали тесно они, как в траншее, а вокруг было сплошное горе, а вокруг было полно войны… Война сочилась сквозь щели пластмассового репродуктора, война, сияя стронцием, сползала с телеэкрана. Он звук войны убирал, но рот онемевшего диктора — обезъязычевший рот его — пугал, как свежая рана.
И когда однажды ночью мальчик потянулся к Анне, и уже встретились губы и задрожали тонко, там — на телеэкране — в Ираке или Иране, где-то на белом свете убили его ребенка. И на телеэкране собралась всемирная ассамблея, но не было звука, и молча топтались они у стола. И диктор стучал в экран, от немоты свирепея, и все не мог достучаться с той стороны стекла. А мальчик проснулся утром, проснулся рано-рано, взял на цепочке кружку и побежал к воде, он ткнулся губами в кружку, и было ему странно, когда вода ключевая сбежала по бороде. А мальчик достал из кармана верную свою ложку и влез в цветок своей ложкой — всяким там пчелам назло, — чтобы немножко позавтракать (немножко и понарошку), и было ему странно, когда по усам текло.
Тогда нацепил он на шею непричесанную свою Анну.
И было ему странно Анну почувствовать вновь…
Тогда нацепил он на шею офигенную свою дудку,
Но музыку продолжать было странно, как продолжать любовь. Он ткнулся губами в дудку, и рот раскрылся, как рана,
Раскрылся, как свежая рана. И хлынула флейтой кровь. And there was a boy in the neck pipe and in your pocket - spoon on a chain - the circle, and the boy had a girlfriend in the neck - Anka - hipushka. The boy lived happily ever after, meant nothing and girlfriend kissing, and when tired - Anka's neck and took off on a pipe figachit ... Dudka ached, and Anka sang it a joy to two prityrochkam! In general, useful thing, too - on a pipe figachit of holes. And when winter looms under the throat, and when the snow were coming under the neck, hugging them tightly until spring. And they were close, as in the trench, and around it was a solid mountain, and all around was full of war ... The war seeped through the cracks of the plastic loudspeaker, war, beaming strontium, slipped on television. He cleaned the sound of war, but the speaker speechless mouth - his mouth obezyazychevshy - frightened, like a fresh wound.
And one night, when the boy reached out to Anna, and has already met her lips and shook subtly, there - on television - in Iraq or Iran, somewhere in this world killed his child. And on television World Assembly met, but there was no sound, and they silently circling the table. And the announcer knocked on the screen, from dumbness svirepeya, and still could not get through on the other side of the glass. The boy woke up this morning, woke up very early, took the chain mug and ran to the water, he poked his lips in a mug, and it was strange when the water ran down the beard key. The boy took out his spoon and his faithful climbed into his flower spoon - everyone there in spite of bees - to a little breakfast (and a little fun), and it was strange when his mustache dripping.
Then he donned his unkempt neck Anna.
And it was strange to Anna to feel again ...
Then he donned his fucking neck tune
But the music was strange to continue proceeding with love. He poked his lips to whistle and mouth open like a wound,
It reveals how a fresh wound. And the flute poured blood. Смотрите также: | |
