Синхронизация фрагментов мозга и сердца,
на примере тел младенцев в полотенцах,
в инкубаторных залах, улов врачами дает начало,
а сами кичатся по углам социальной защитой.
За считанные секунды заполняются ядом.
Дома из бумаги и спичечных коробов,
построенные врагами слов, рабами снов.
Снова и снова забиваю в памяти кол,
по осколкам воспоминания сходятся,
коды в фрагментах шифра, цифры лжецов,
срывая ценники выпавших золотых зубов.
Грубость строит вокруг одни лишь запреты.
Заперто на ключ девушкой Ханной.
В стакан наливает воды, до дыр стирая,
этикетки бутылей с минерализацией,
легализированных скважин зараженных.
Стражники догорающих в пламени городов.
Казнят за каждое слово, храня осколки виновных,
разбитых камнями керамических тел,
созревших в трущобах подпольного мира.
Реанимируют веру в себя и высшее, бессмертие мысли,
предоставляя свободу выбора трудящимся.
Нищие восстанут ликом навязчивости.
Пьянящий дождь угасающей вечности,
беспечности в клетчатых, тюремных одеждах,
без встреч, но встречному движению наперекор.
Уколот в широкую вену, стены все так же жмут,
жгутом колено зажато, сквозь жабры перекрывай дыхание.
Ханна, ты ткань обрывками, как рыба в аквариуме,
варишься заживо, как животное в новую стезю.
Степную зону комфорта, в три порта на разных кораблях,
капитан у руля спросил меня стоя. Кто ты?
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
установился контакт на палубе, перебои работы двигателя,
в движении, перегрев основных цилиндров,
литр на милю, под илом половина узлов, винные дожди снова пьянят.
Нас с Ханной теперь оттесняет левый ряд морской автострады.
В торговом зале отдела свежих морепродуктов,
море протухло, потухли последние свечи, с прошлого вечера.
Все так же ждем встреч, уже целую вечность.
Век снов с ампутированными конечностями.
Плавники сами унесут не суть куда.
К дверям конечного пункта, направления, цикличности
в двух строчках отыскал смысл жизни, точка.
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
Потолок обвалился на ноги, балками зажимает в кровь,
Брови скрывают глаза и признаки пронизывающей боли.
Соленое море, соленое море, соленое море.
Рассыпалось мировоззрение как проекция во времени.
Распустились ремни, удар об камни прерывает мечту.
Корабль идет ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Корабль.Падение.
Идем ко дну.Крушение.
Ханна. Мы идем ко дну.
Корабль идет ко дну.Мы идем ко дну.
Ханна.
