Но я вам лучше расскажу про другую мою встречу прошлого года с одним человеком. Тут одно обстоятельство очень странное было, -- странное тем, собственно, что случай такой очень редко бывает.
Этот человек был раз взведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет.
Мне ужасно хотелось слушать, когда он иногда припоминал свои тогдашние впечатления, и я несколько раз начинал его вновь расспрашивать. Он помнил всё с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет.
Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат.
Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть.
Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал.
Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом.
Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чем он будет думать: ему всё хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, -- так кто же? где же? Всё это он думал в эти две минуты решить!
Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними... Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжеле, как беспрерывная мысль: "Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, -- какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!". Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили. But I'll tell you better about my other meeting last year with one person. Here one thing was very strange - strange in fact that such a case is very rare.
This man was once cocked, along with others, to the gallows, and he read the verdict of death by firing squad for a political offense. Twenty minutes later been read was pardoned and appointed to another degree of punishment; but, however, between the two sentences, twenty minutes or at least a quarter of an hour, he lived under the undoubted conviction that after a few minutes he suddenly dies.
I really wanted to listen to, sometimes when he recalled his impressions of those days, and several times I began to question him again. He remembered all with extraordinary clarity and said that none of these will never forget min.
Twenty paces from the scaffold, around which the people stood and soldiers were dug three pillars, as the perpetrators were a few people. Three first led to the poles, tied, and put them to death suit (long white robes), and in the eyes of their white caps pulled that gun was not visible; then against each pillar lined up a team of several people soldiers.
My friend was the eighth in succession, therefore, he had to go to the posts in the third priority. The priest walked all with a cross. It turned out that life is about five minutes, no more. He said that those five minutes seemed to him an infinite period, enormous wealth; it seemed to him that those five minutes he will live many lives, even today there is nothing to think about the last moment, so that he had orders different made: Calculate the time to bid farewell to his teammates, it put a couple of minutes, then two minutes more laid to think about the last time to himself, and then to the last time the terms of a look.
He remembered very well what did these three orders and exactly calculated.
He died twenty-seven years old, healthy and strong; saying goodbye to his friends, he remembered that one of them asked a question quite foreign and very interested in the answer.
Then, when he said goodbye to his friends, it is the two minutes that he counted to think about myself; He knew in advance what he will think he still would like to imagine as soon as possible and brighter, here's how this is so: he now is and lives, and in three minutes will have something, someone or something, - Who then? where? All this he thought these two minutes to decide!
Not far away was a church, and the top of the cathedral with the gilded roof sparkled in the bright sun. He remembered that awful hard looking at the roof and beams from her glittering; I could not break away from the rays; it seemed to him that these rays of his new nature that he through three minutes somehow merge with them ... The uncertainty and aversion to this new, which will now come, were terrible; but he said that there was nothing for him at this time as heavy as incessant thought: & quot; What if I did not die! What if the gate of life - what are endless! And all this would be mine! I would then every minute a century turned, nothing would be lost every minute to score counting, there's nothing to be spent not in vain! & Quot ;. He said that this idea had finally degenerated into such a rage that he really wanted to hurry his shot. Смотрите также: | |
