Stave 2: The First of the Three Spirits
When Scrooge awoke, it was so dark, that looking out of bed, he could scarcely distinguish the transparent window from the opaque walls of his chamber. He was endeavouring to pierce the darkness with his ferret eyes, when the chimes of a neighbouring church struck the four quarters. So he listened for the hour.
To his great astonishment the heavy bell went on from six to seven, and from seven to eight, and regularly up to twelve; then stopped. Twelve. It was past two when he went to bed. The clock was wrong. An icicle must have got into the works. Twelve.
He touched the spring of his repeater, to correct this most preposterous clock. Its rapid little pulse beat twelve: and stopped.
"Why, it isn't possible," said Scrooge, "that I can have slept through a whole day and far into another night. It isn't possible that anything has happened to the sun, and this is twelve at noon."
The idea being an alarming one, he scrambled out of bed, and groped his way to the window. He was obliged to rub the frost off with the sleeve of his dressing-gown before he could see anything; and could see very little then. All he could make out was, that it was still very foggy and extremely cold, and that there was no noise of people running to and fro, and making a great stir, as there unquestionably would have been if night had beaten off bright day, and taken possession of the world. This was a great relief, because "three days after sight of this First of Exchange pay to Mr. Ebenezer Scrooge or his order," and so forth, would have become a mere United States' security if there were no days to count by.
Scrooge went to bed again, and thought, and thought, and thought it over and over and over, and could make nothing of it. The more he thought, the more perplexed he was; and the more he endeavored not to think, the more he thought. Marley's Ghost bothered him exceedingly. Every time he resolved within himself, after mature inquiry, that it was all a dream, his mind flew back again, like a strong spring released, to its first position, and presented the same problem to be worked all through, "Was it a dream or not?"
Scrooge lay in this state until the chimes had gone three quarters more, when he remembered, on a sudden, that the Ghost had warned him of a visitation when the bell tolled one. He resolved to lie awake until the hour was past; and, considering that he could no more go to sleep than go to Heaven, this was perhaps the wisest resolution in his power.
The quarter was so long, that he was more than once convinced he must have sunk into a doze unconsciously, and missed the clock. At length it broke upon his listening ear.
"Ding, dong!"
"A quarter past," said Scrooge, counting.
"Ding dong!"
"Half past!" said Scrooge.
"Ding dong!"
"A quarter to it," said Scrooge.
"Ding dong!"
"The hour itself," said Scrooge, triumphantly,
"and nothing else!"
He spoke before the hour bell sounded, which it now did with a deep, dull, hollow, melancholy One. Light flashed up in the room upon the instant, and the curtains of his bed were drawn.
The curtains of his bed were drawn aside, I tell you, by a hand. Not the curtains at his feet, nor the curtains at his back, but those to which his face was addressed. The curtains of his bed were drawn aside; and Scrooge, starting up into a half-recumbent attitude, found himself face to face with the unearthly visitor who drew them: as close to it as I am now to you, and I am standing in the spirit at your elbow.
It was a strange figure -- like a child: yet not so like a child as like an old man, viewed through some supernatural medium, which gave him the appearance of having receded from the view, and being diminished to a child's proportions. Its hair, which hung about its n Посох 2: Первый из трех Духов
Когда Скрудж проснулся, было так темно, что, глядя из постели, он едва мог отличить прозрачное окно от непрозрачных стен его камеры. Он стремится проникнуть в темноту со своими хорька глазами, когда куранты соседней церкви ударили четыре четверти. Таким образом, он слушал в течение часа.
К своему большому удивлению тяжелый колокол продолжал с шести до семи, и от семи до восьми лет, и регулярно до двенадцати; затем остановился. Двенадцать. Это было в прошлом два года, когда он лег спать. Часы были неправильно. Сосулька, должно быть, попали в работах. Двенадцать.
Он коснулся весной его повторителя, чтобы исправить эту самую нелепую часы. Его быстрый маленький пульс бился двенадцать: и остановился.
"Почему, это не представляется возможным," сказал Скрудж, "что я могу проспали целый день и далеко в другую ночь. Не исключено, что что-то случилось с солнцем, и это двенадцать в полдень».
Идея заключалась в том тревожный один, он выбрался из постели и ощупью к окну. Он вынужден был растирать иней прочь с рукавом халата, прежде чем он мог видеть что-нибудь; и мог видеть очень мало времени. Все, что он мог разобрать было, что он был еще очень туманно и очень холодно, и что не было никакого шума людей, работающих взад и вперед, и делает большой резонанс, так как там, несомненно, был бы, если ночью был отбит светлый день, и во владение миром. Это было большим облегчением, потому что "через три дня после того, как поле зрения этой первой биржи выплатить г-ну Скрудж или его приказу" и так далее, стала бы безопасность всего лишь Соединенных Штатов, если не было никаких дней не рассчитывать на.
Скрудж лег спать снова, и думал, и думал, и думал, что это снова и снова и снова, и ничего не мог сделать этого. Чем больше он думал, тем больше он был озадачен; и чем больше он старался не думать, тем больше думал он. Призрак Марли беспокоила его чрезвычайно. Каждый раз, когда он решил в себе, после зрелого исследования, что это был сон, его ум полетел обратно, как сильный Подпружиненный, в свое первое положение, и представил ту же самую проблему, требующую работали все до конца, "Был ли это во сне или нет? "
Скрудж лежал в таком состоянии, пока куранты не ушли три четверти более, когда он вспомнил, внезапно, что Дух предупреждал его о посещении, когда колокол пробили один. Он решил не спать, пока час не миновала; и, не считая, что он больше не мог пойти спать, чем попасть на небеса, это был, пожалуй, самое мудрое разрешение в его власти.
Квартал был так долго, что он был больше, чем когда-то убежден, что он должен быть погружен в дремоту бессознательно, и пропустил часы. Наконец она сломалась после его прослушивания ухо.
"Дзынь-дзынь!"
"Четверть прошлое," сказал Скрудж, подсчета голосов.
"Дзынь-дзынь!"
"Половина!" сказал Скрудж.
"Дзынь-дзынь!"
"Четверть к нему," сказал Скрудж.
"Дзынь-дзынь!"
"Сам час," сказал Скрудж, торжествующе,
"и ничего больше!"
Он говорил до того, как час прозвучал звонок, который теперь сделал с глубоким, тупая, полая, меланхолии One. Свет вспыхнул в комнате на мгновение, и были сделаны занавески его кровати.
Шторы его кровати были нарисованы в сторону, скажу я вам, рукой. Не занавеси у его ног, ни занавески на его спине, но те, к которым было адресовано его лицо. Шторы его кровати были нарисованы в сторону; и Скрудж, пуская в пол-лежачие отношения, оказался лицом к лицу с неземной посетитель, который привлек их: как можно ближе к нему, как я сейчас к вам, и я стою в духе в локте.
Это была странная фигура - как ребенок: еще не так, как ребенок, как, как старик, если смотреть через сверхъестественной среду, которая дала ему вид отступив от точки зрения, и быть уменьшена в пропорции ребенка. Его волосы, которые висели о его п Смотрите также: | |
