Скоро полночь
Анна выходит из дома.
Анна берет свою старую сумку,
В сумке лежит буханка черного хлеба,
Хлеб она покупает с утра в монастырской пекарне –
Надо же, день пролежал – и ничуть не черствеет, и пахнет как надо.
В переулке
Тихо, темно и безлюдно.
Тускло блестят жестяные машины.
Анна едва ковыляет, стуча клюкою,
В темной беретке, в пальто порыжевшем, потраченном молью,
Нищая бабка, безродный обломок Москвы, завсегдатай помоек.
Ржавая жесть тополиной листвы бросается ей под ноги,
Анна неспешно бредет по асфальту под сизо-лиловым небом.
По переулку, потом на бульвары - тащится кулем убогим.
Пахнет листвою, лежалым сукном, монастырским хлебом…
Старый тополь.
Прутья вцепились в воздух,
Нет ни машин, ни собак, ни пьяных,
В сумке лежит буханка черного хлеба,
Возле прудов – никого, только Анна, тополь и вязы,
Анна негромко свистит, из воды раздается тихое ржанье.
Плещет холодная мелкая зыбь грязной московской водицы.
Старая Анна подходит к пруду. Сизое небо рядом.
А из воды на горбушку в руках водяная лошадь косится,
Смотрит на Анну и тихо ржет, стережет, провожает взглядом.
Снег не выпал
В это полнолунье.
Анна в воду хлеб кидает,
Хлеб плывет среди размокших листьев,
Лошадь под водою прядает ушами,
Тянется к еде, но на поверхность не выходит…
Анна помнит
как однажды в детстве
Над Москвой ревела буря,
А она бежала по бульвару,
Задыхаясь от листвы, песка и ветра,
А над нею мчались кони, всадники, собаки…
Хлеб постепенно идет ко дну, лошадь почти не видно.
Анна, вздыхая, плетется домой, в переулок пустой и гулкий.
Вряд ли увидятся еще раз, впрочем, гадать-то стыдно.
Стынет водица в темном пруду, шуршат тополя в проулке. Soon midnight
Anna leaves home.
Anna takes his old bag,
The bag is a loaf of black bread,
The bread she buys in the morning in the monastery bakery -
It is necessary, lay day - and did not get stale and smells as it should.
In the lane
Quiet, dark and deserted.
Dimly shining tin machine.
Anna barely limping, tapping her stick,
In a dark beret, coat rusty, spent moths,
Beggar grandmother, rootless chip Moscow, frequenter of garbage dumps.
Rusty tin poplar foliage rushes at her feet,
Anna slowly wanders on the asphalt under the bluish-purple sky.
In the lane, then on the boulevards - drags kul poor.
It smells like the leaves, stale cloth, monastery bread ...
Old poplar.
The bars dug into the air,
There are no cars, no dogs, no drunks,
The bag is a loaf of black bread,
Near ponds - one, only Anna, poplars and elms,
Anna softly whistling, out of the water distributed quiet neigh.
Splashing cold shallow swell Moscow dirty little water.
Old Anna is coming to the pond. Sizoe sky nearby.
And out of the water in the crust in the hands of a water horse squints,
Anna looks at and laughs quietly, guards, escorts look.
Snow falling out
At the full moon.
Anna throws bread into the water,
Bread floating among the sodden leaves,
Horse under water pryadaet ears,
He reaches for food, but the surface does not come out ...
Anna remembers
once as a child
Over Moscow roaring storm,
She ran along the boulevard,
Choking on leaves, sand and wind,
And above it raced horses, riders, dogs ...
The bread is gradually going down, the horse is almost not visible.
Anna, sighing, trudges home to an empty alley and booming.
Unlikely to see again, however, I am guessing it is a shame.
Thicker than water freezes in a dark pond, rustling poplars in the alley. Смотрите также: | |
