путешествия в рассветы до свертывания капилляров неба и бездонной темноты,
я воскресаю из пустоты, только когда запястье обжигают пальцы чьей-то руки,
а они чужие все,
чужие.
не поворачивайся спиной ни к людям, ни к зеркалам, снова найдешь проржавевшие ложью ножи,
не расплачивайся взглядом в глаза, они у тебя давно уже не живые, хоть и дрожью по коже.
в моей обители только наполовину пустые стаканы и терновое ложе.
ты можешь кричать, никто не поможет, даже стены, умеющие лишь падать на черепную коробку ночами.
до тебя здесь молчали, молчи и ты, искренность здесь не положена.
и ты оплываешь воском, увядаешь цветком, превращаешься в глупую головоломку,
и там где тонко, давно все оборвано ломкой по людям или по нелюдям.
сделать аборт, разрушить дом, срубить дерево - вот гимн моего поколения, и об этом принято говорить с гордостью;
пачки с лезвиями принимать как дар, разноцветные напитки - по венам нектар,
и вся вселенная помещается в полости рта, в занозу на пальце, в родинку на губе.
убей меня или гневно швыряйся проклятиями на автомате.
в каждой натужной улыбке - собственное распятие.
раз пять подряд увидеть знакомый образ в этой касте неприкасаемых и выжить пытается что-то западнее груди,
и вырваться из клетки в хлопчато-продольную полосу,
ведь ничего нет впереди, нет права голоса.
над моей крышей умирают созвездия.
за стойкой выдачи стопки соляной кислоты и щепотка возмездия по вкусу,
из уст в уста воздушно-капельным путем СПИД и безумство.
как говорил Заратустра, человек всего лишь канат над бездной,
а сегодня ты просто вирус или местный наркоз на опухоли вселенной.
до края подернутых ночью зрачков плещет морская пена;
мои вены не более чем приют для настойки со вкусом утилизированного железа.
не пытайся спасти меня,
не пытайся спасти меня,
не пытайся спасти меня, -
бесполезно. Travel in the morning until coagulation of the capillaries of the sky and the bottomless darkness,
I rise from the void only when the wrist is burned fingers of someone's hand,
and they are all strangers,
strangers.
do not turn your back on any people, nor to the mirrors again find a lie rusted knives,
pay no eye contact, you are no longer a living, though trembling on the skin.
in my monastery is only half-empty glasses and a bed of thorns.
you can cry, no one will help, even the walls, able only to fall to the skull at night.
before you are silent, be quiet, and you are not entitled to sincerity.
and you guttering wax fading flower turns into a silly puzzle
and where thin, long ago torn off by breaking humans or non-humans.
abortion, to destroy the house, cut down a tree - this is the anthem of my generation, and this is to say with pride;
pack with blades taken as a gift, colorful drinks - veins nectar
and the whole universe is placed in the mouth, in a splinter in the finger, in a mole on her lip.
Kill me and angrily hurls curses on the machine.
each strained smile - his own crucifixion.
five times in a row to see a familiar image in this untouchable and survive is trying something west of the breast,
and escape from the cells in the cotton-longitudinal strips
because there is nothing in front of, there is no right to vote.
roof over my dying constellation.
at the counter issuing stack of hydrochloric acid and a pinch of the taste of revenge,
word of mouth is by droplet infection and AIDS frenzy.
how Spake Zarathustra, a man is only a rope over an abyss,
and now you're just a virus or local anesthesia on tumors of the universe.
to the edge of night veiled pupils splashing sea foam;
my veins no more than a shelter for liqueur flavored recycled iron.
Do not try to save me,
Do not try to save me,
Do not try to save me -
useless. Смотрите также: | |
