И работу без сна и странствия
я на сердце с лихвой грузил,
опьяняли меня пространства
и простые слова Руси.
Но сомненье в строфу попало,
и была эта песнь тиха,
бескорыстья для чести мало,
а фантазии – для стиха.
Строки песен в иные дали
совесть тягостную вели.
Муза ходит, а не летает
по дорогам моей земли.
Я познал фанатизма шоры,
бездорожье и грязь в пути,
вырос я из такого сора,
где стихи не могли расти.
И горючие песни наши
мне плеснули стыдом в лицо
среди сверстников, поминавших
за убогим столом отцов.
У последнего поколенья,
понимающего о войне,
есть неспешные озаренья
в завоёванной тишине.
И не ждали мы вдохновенья,
не сжигали корявых строф,
и всегда было вдоволь гениев,
мало истинных мастеров.
Уходили порой безвременно,
не сочтя ни друзей, ни страниц,
а Россия опять беременна
сочинителем небылиц.
Принимать бы, что дарит время нам,
понимать бы, чего мы ждём,
а Россия всегда беременна
или поэтом, или вождём.
