Он душу к небу нес, как на руках невесту.
Дрожал канатный мост и обрывался в бездну.
Он вслушивался в шепот серафимов
Далекий и прекрасный как гроза.
А искушенье было – быть любимым,
Но в безрассудстве сердцу отказать.
Он вглядывался в лица, но мадонна Литта
Была то облаками, то вуалью скрыта.
И фрески были строгими, как своды,
И своды, словно воля холодны.
Он той одной единственной свободы
Не мог принять, не чувствуя вины.
Она же, словно о душе не знает вовсе.
Крестом неторопливо вышивает розы.
И день-деньской мурлычет те кантаты,
Что кто-то в белом пел и пел во сне.
И не она же, право виновата,
Что все о нем, о нем и о весне,
О белом флаге поднятом, о шпаге,
Изломанной и брошенной к ногам,
О тех словах, что не отдать бумаге,
О той любви, что не отдать словам.
He carried the soul to heaven, as in the hands of the bride.
He is shaking the rope bridge and broke off into the abyss.
He listened to the whispers of the seraphim
Distant and beautiful like a thunderstorm.
But the temptation was - to be loved,
But the folly of the heart to refuse.
He stared at the face, but Madonna Litta
Was the clouds, the veil is hidden.
And the frescoes were strict as vaults,
And the arches, as if cold will.
It is one single freedom
I could not accept, without feeling guilty.
It is as if the soul does not know at all.
Cross embroiders slowly rose.
And all day long purrs those cantatas,
That someone in white sang and sang in his sleep.
And it is not just the right to blame,
That all about him, about him and about the spring,
On the white flag raised, to the sword,
Broken and thrown to the feet,
On those words that do not give the paper,
About the love that does not give the words.
