С Мартиники виселица манит нас пальцем, горячий ошейник и кат; чтоб овладеть своей собственной смертью, нам надо заполнить летальное зеркало океана, увидеть белые черепа своих глаз. Отныне мы поплывем как один, и избранный править будет равно служить. Так говорил Караччоли, купаясь в прохладном милосердье рассвета, и, узрев свою автократию, команда возликовала, а я, кто скорей бы дал содрать с себя кожу, чем согласился таскать с собой имя - это ужасное клеймо человека - выбрал слово Миссон своим боевым псевдонимом, и объявил без всяких обиняков, что Миссон есть фантазм и галлюцинация в скованных разумах псов, что охотились в древних тундрах, где почва блевала фигурами из кипящего камня, сражаясь с лавовым небом, проклятым кожаными крылами, паучьими жвалами, гейзерами змеевидной серы.
On Martinique gallows beckons us the finger, hot dog collar and cat; to take possession of his own death, we need to fill the lethal mirror ocean, see the white skull of his eyes. From now on, we will sail as one, and select edit will still serve. So said Caracciolo, swimming in the cool of Mercy dawn, and, seeing his autocracy, the team cheered, and I, who probably would have given flay off the skin than agreed to carry a name - it's a terrible human stamp - chose the word Misson his fighting nickname, and announced unequivocally that there Misson fantasy and hallucination in the minds of chained dogs that hunted in the ancient tundra, where the soil puke from boiling stone figures fighting with lava-air, damn leather wings, spider mandibles, serpentine sulfur geysers.
