Сегодня я выстрелил себе в голову.
Как ощущения? Было небольно,
Но теперь и эта неболь прошла. Пусто, что ли.
Выдохнув облачко крови, сажусь на журнальный столик.
Странно, с виду такой стеклянный и хрупкий,
Но меня удержать ему вовсе не трудно.
Во все окно раззевалось утро.
Выключу настольную лампу,
Хватит рассматривать его гланды.
Неуклюжим движением рассыпал пепел от палочки иланг-иланга.
Что-то с координацией. Пальцы слегка подрагивают.
С чего это я так разволновался?
Всего лишь несложная операция
По удалению... нет, не камня глупости. Скорее, гравия,
До сих пор засорявшего мозг.
Приливы болезненно энтузиазма вывалили на берег немало грязи,
Даже снесли мост,
Что отделял мнимое от реального.
И вот, по колено в воспоминаниях ли,
В домыслах, я поднимаю
Весло, свято веруя, что нарезной ствол
Есть черное ядовитое жало винчестера.
Кладу его в рот, пока не зачерствело,
Пока не приплыли черти. Хах, спасать душу.
Дальнейшее, как говорят офицеры, дело чести.
Кажется, заложило уши, но, может быть, просто насморк?
Странная жидкость из носа, на столике небольшая лужица,
На полу. Все течет, как ни старайся
Заткнуть. Ветхий платок требует реставрации,
С таким напором не справится
Даже божий палец,
Отними его у Адама и вставь в ноздрю.
Что изменил мой неловкий трюк?
До сих пор неусвоенный, непереваренный
Мир плавал в скромном аквариуме
Моего черепа.
А теперь расплескался всюду. Тоже мне, виночерпий.
Превратил воду в субстрат
Своего подсознания
С бурунами, штилями и течениями,
Морскими чудовищами, Харибдами, аргонавтами,
Блуждающими скалами перечитанных книг,
Цунами истерик и впадинами признаний,
Летучими рыбами, кусающими за локти —
Посреди хаоса новых заветов и древних преданий,
Я — Тур Хейердал
На стеклянном плотике.
Нет смысла рыдать,
Колоть
Себя булавкой в надежде проснуться.
Сон разума породил чудовищ,
Горе-охотник открыл клетку выстрелом.
Во рту привкус уксуса.
Горький и кислый.
Тошно.
Теперь я Иов и Иона одновременно
В брюхе проказы моих полимерных
Фантазий, слившихся в мыслящий океан,
Который не слился Лему.
Казалось бы, только крючок спусковой согнулся коленом —
С цепи низкого старта сорвались все мои демоны.
С некоторыми я даже не был знаком.
Как бы сейчас хотелось щелкнуть замком,
Выйти за дверь
И принять жизнь такой...
Не сумею.
Ноги уже застомели, руки похолодели,
Лед сделался единым законом.
Лед-9.
И, вместе с ним, замерзли мои привидения.
Страхи и радости, бисером капель рассыпанные по стенам,
Застыли в странных мозаиках,
Витражах, через кои голодное утро
Хирургом
Высматривает осложнения всей моей жизни.
Нежно дрожит
Пленка взгляда по заиндевевшим ресницам.
Вот пуповину наследного принца
Горного короля прерубает в своем знаменитом замахе
Сказочный дровосек Дадда;
Вот в колыбели Геракл
Из кожи змеиной плетет украшенье Алкмене;
Вот молодой Генри Морган восходит на первый корабль;
Время играет
Со светом, который витражные капли
Окрасит то красным — чумные костры запылают,
То синим — еловые лапы
Ложатся на финские плечи —
То Вяйнямейнен крадется в Похьёлу за мельницей Сампо.
Я как паук в эпицентре своих наваждений.
Время идет, и по стенам бежит кракелюр,
Кожа ветшает, скажи, что теперь нам важнее:
Вечная старость? Убогий бессмертный приют?
Гневные боги грохочут литаврами пяток.
Ужас сжимает трухлявые корни зубов.
Пуст крест Спасителя — только трупные пятна
В дерево въелись. Печальный костлявый собор
Сыплет на темя засохшую мертвую сперму.
Органы срама на каждом червивом дупле.
Вот этот лес, где бездушным скитается тело
Первого и последнего на земле.
Я ослеплен белоснежною вспышкою света.
Все в молоке.
Но не выпить — Тантал не велит.
Все в молоке.
На бездонной ладье проплывает блистательный Ра.
Жизнь для ума — лейтмотив осознать свою смертность.
Смерть для ума — вездесущий великий хорал.
Так говорит Заратустра в моем телефоне.
Я повторяю за ним. Он за мной. Я за ним.
Кто начал первый? Поверьте, уже не упомню.
Пауза. Выдох. Щелчок. Новый кадр: мы опять говорим. Today I shot himself in the head.
How does it feel? It nebolno,
But now this Neboli passed. Empty or something.
Exhaled a cloud of blood, I sit down on the coffee table.
Strange, with a mean glass and fragile,
But I keep it is not difficult.
During the entire window razzevalos morning.
Turn off the desk lamp,
Stop to consider his tonsils.
Clumsy movements scattered ash sticks Ylang Ylang.
Something with coordination. Fingers trembling slightly.
Why am I so excited?
Just a simple operation
By removing ... no, not stone stupidity. Rather, gravel,
Until now clog up the brain.
Tides painful enthusiasm dumped on the beach a lot of dirt,
Even the demolished bridge,
What separates the real from the imaginary.
And here, knee-deep in memories there,
In speculation, I raise
Oar, firmly believing that the rifled barrel
There are black poisonous sting of the hard drive.
I put it in his mouth until the stale,
Until they arrived devils. Hah, to save the soul.
Further, the officers say, a matter of honor.
It seems that's ears, but maybe just a cold?
Strange fluid from the nose, on the table a small puddle,
On the floor. Everything flows, no matter how hard you try
Shut up. Old shawl requires restoration,
With such pressure can not cope
Even God's finger,
Take away his Adam and paste into your nostril.
What changed my clumsy trick?
Until now, undigested, undigested
The world swam in a modest aquarium
My skull.
And now it spilled everywhere. I, too, butler.
I turned the water into the substrate
His subconscious
With breakers, calms and currents,
Sea monsters, Charybdis, the Argonauts,
Wandering rocks reread the book,
Tsunami hysteria and depressions confessions
Volatile fish biting elbows -
In the midst of the chaos of new covenants and ancient legends,
I - Thor Heyerdahl
On the glass raft.
It makes no sense to cry,
prick
Himself pin hoping to wake up.
Sleep of Reason spawned monsters,
Mount Hunter opened the cage shot.
In the mouth, the taste of vinegar.
The bitter and sour.
Sickening.
Now I Job and Jonah at the same time
In the belly of my leprosy polymer
Fantasy, merged into thinking ocean,
Which is not merged Lema.
It would seem that only a trigger hook bent knee -
With low start circuit broke down all my demons.
With some I was not even familiar.
How would today like to click the lock,
Exit through the door
And take the life of a ...
Not I can.
Legs have zastomeli hands were cold,
Ice became a single law.
Ice-9.
And, along with it, I froze my ghosts.
Fear and joy, dripping beads scattered on the walls,
Stagnation in strange mosaics,
Stained-glass windows, through the hungry koi morning
Surgeon
Look out for the complications of my life.
Gently shakes
Film look for frosted eyelashes.
Here are the umbilical cord of the Crown Prince
Prerubaet Mountain King in his famous swing
Fairy Lumberjack Daddah;
Here in the cradle of Hercules
From snakeskin leather weaves decorated with Alcmene;
That young Henry Morgan goes back to the first vessel;
time is
With light that stained glass drops
Color is red - the plague fires blazed,
That blue - spruce paws
Lie down on the shoulders of the Finnish -
That Vainamoinen sneaks into Pohёlu for the mill of Sampo.
I am like a spider at the center of their obsessions.
Time goes on, and on the walls runs craquelure,
Leather decays, say that it is now more important for us:
Eternal old age? Poor immortal shelter?
Angry gods rumbling timpani heels.
Horror compresses the rotten roots of the teeth.
Empty the cross of the Savior - just a corpse spots
The tree ingrained. Sad bony Cathedral
Sprinkles in the crown of dried dead sperm.
Bodies shame on each worm-eaten hollow.
Here the forest, where soulless wandering body
The first and the last on earth.
I'm blinded by the snow-white flash of light.
All of the milk.
But do not drink - Tantalum will not allow it.
All of the milk.
On the bottomless boat floats brilliant Ra.
The life of the mind - the leitmotif realize his mortality.
The death of the mind - the ubiquitous great chorale.
Thus Spake Zarathustra in my phone.
I repeat after him. He's after me. I followed him.
Who started first? Believe me, I do not remember already.
Pause. Exhalation. Click. The new frame we are talking again. | |
