Где-то под яркой вывеской клуба мне было неоново и тепло.
Семь миллиардов минус один были бетоном скованны и стеклом.
Небо, небо, я один. Вне ковчега парень.
Моего одиночества длиннее только чеки в баре.
Рядом она. Кровь. Виски. Серебро.
Искру мы можем породить ребром об ребро.
Сегодня кончить хорошо, лет через сорок плохо.
Сдохнуть, слушая в земле Хтония рокот.
Но дороги к счастью омываются слезами.
Ты и я – наркота, с которой захотим слезть сами.
Покроет иней твой взор, твой имя, как сор
Потому я выпускаю дым ей в лицо.
Я не оставлю отпечатков на Земле,
Чужие руки сожгли мою ладонь.
Чужой разум замедляет, как вольер.
Свобода враждует с необъятною ордой.
Где-то под яркой вывеской клуба мне было неоново и тепло.
Семь миллиардов предают друг друга и что из этого нового вытекло?
Небо, небо, я один. Был рожден никем,
Воспитан пустотой на всем неясном языке.
Рядом стоит он – фортуна плюс гонор.
Нам двоим мог бы поклоняться весь город.
Дружба – закон. С нами сеет Дагон.
В женских глазах при виде нас зреет огонь.
Но на законе том – предательства плесень,
И зависть одного второго сталкивает с лестницы.
Он к звездам сквозь тернии моего венца.
Потому мой кулак не щадит его лица.
Я не оставлю отпечатков на Земле,
Чужие руки сожгли мою ладонь.
Чужой разум замедляет, как вольер.
Свобода враждует с необъятною ордой.
Ночь. Путь. Храм.
Грехов. Груда.
Сбросить. Чтоб. Потом.
Храм. Путь. Утро.
Святой отец, я согрешил. Позади разбиты лица и сердца,
Звезды, продолжая всё искриться и мерцать,
Были свидетелями сгнившего окситоцина,
Того, как был слепым пятном нашего Отца.
С кем не сядешь за пианино Жизни,
В четыре лапы сбряцаешь лишь диссонанс.
Моя дорога через тепло неона
В раз очередной меня выводит из Зиона
Мимо лучей рассвета на стене,
На лицах тех, кто снова рано встал.
Из умирающего царства теней
До неонового теплого поста,
Чтобы в конце лечь в могилу, к которой
Никто не принесет цветов.
