Звонит ближе к полвторому, подобен грому.
Телефон нащупываешь сквозь дрему,
И снова он тебе про Ерему,
А ты ему про Фому.
Сидит где-то у друзей, в телевизор вперясь.
Хлещет дешевый херес.
Городит ересь.
И все твои бесы рвутся наружу через
Отверстия в трубке, строго по одному.
«Диски твои вчера на глаза попались.
Пылищи, наверно, с палец.
Там тот испанец
И сборники. Кстати, помнишь, мы просыпались,
И ты мне все время пела старинный блюз?
Такой – уа-па-па... Ну да, у меня нет слуха».
Вода, если плакать лежа, щекочет ухо.
И падает вниз, о ткань ударяясь глухо.
«Давай ты перезвонишь мне, когда просплюсь».
Бетонная жизнь становится сразу хрупкой,
Расходится рябью, трескается скорлупкой,
Когда полежишь, зажмурившись, с этой трубкой,
Послушаешь, как он дышит и как он врет –
Казалось бы, столько лет, а точны прицелы.
Скажите спасибо, что остаетесь целы.
А блюз этот был, наверно, старушки Эллы
За сорок дремучий год.
Calls closer to half past one, like thunder.
Phone grope through the slumber,
Again, he told you about Eremu,
And did you tell him about Thomas.
He is sitting somewhere with friends, staring at the TV.
Whips cheap sherry.
City heresy.
And all your demons rush out through
The openings in the tube is strictly one.
"Your Disks yesterday caught my eye.
Pylischa probably with a finger.
There the Spaniard
And collections. By the way, remember, we woke up,
And you tell me all the time singing old blues?
This - wa-pa-pa ... Well, I have no ears. "
Water, if crying, lying down, tickling the ear.
And fell down on the cloth muffled thumping.
"Why do not you call me back when oversleep."
Concrete life becomes at once fragile,
Expenditures rippling, cracking the shells,
When lie down, eyes closed, with this handset,
Listen to how he breathes, and he's lying -
It would seem that so many years, and accurate aim.
Say thank you, that remained intact.
But the blues was probably old lady Ella
For forty years thick.
