Я буду его страшно любить и страшно же стебать, он у меня вырастет тот еще словесный фехтовальщик; может быть, он как-нибудь приедет к нам с блеклой какой-нибудь блондиночкой, которую я ни за что не отследила бы на улице, приедет неожиданно серьезный, с другим каким-то, не своим голосом, в глаза не смотря, и тут меня сложит нежностью и ужасом, такой большой сын у меня, черт, ну надо же, такой большой, и отныне мне совершенно не принадлежит.
- Ро,-буду тыкаться я потерянно в затылок своей подруге,- Ро, он женится же, этот идиот. Ро, какое я старье. Она ведь даже не смеется никогда, Ро, что он нашел в ней, разве это мой сын. Я же ему всегда говорила, что нельзя спать с человеком, который не может тебя рассмешить.
И даже, может, позвоню его отцу, фактурному такому дядьке лет пятидесяти пяти, наполовину армянину, большой любви молодости, с которым мы хорошо когда-то пожили лет пять, даже не успели друг другу опротиветь, и буду курить в трубку и вопить, и наверняка буду звать его по отчеству, как сторожа, или по фамилии, потому что это фамилия сына:
- Маноян! Ты можешь себе представить, ее зовут Таня, и она вся просвечивает. Маноян, это наш с тобой сын разве? Разве у меня была такая постная рожа в двадцать пять лет, как у этой девицы? Да я была такой порох, что вылетали стекла, ты же помнишь; я не понимаю этого, Маноян. Он тебе покажет ее, ты только совладай с лицом.
Но виду, конечно, не подам; благословлю; Таня, вполне возможно, окажется славной девушкой; Сереже просто не нужна будет еще одна такая веселая безумица, как мать, он найдет себе омут потише и поспокойней.
Внуков своих не представляю совсем; знаю только, что буду тогда много думать о собственной матери, которую к этому моменту давно похороню, и жалеть, что нельзя ей показать этакой красоты.
Буду, вполне возможно, признанная звезда чего бы то ни было, станут периодически звать экспертом в какие-нибудь ток-шоу; узнавать продавщицы или таксисты; внучку смогу устроить в какой-нибудь хороший лицей по давнему знакомству с директрисой, которой окажется, например, Заболотная. Мою внучку будут периодически притаскивать в ее кабинет на переменах и жаловаться, и Заболотная будет смотреть на нее поверх очков-половинок и говорить:
- Маноян, Вы полагаете, Ваша семейка попортила мне мало крови?..
У нее тоже когда-нибудь будут внуки, вот же ведь, и может статься, я уже сейчас знаю, какая будет у них фамилия.
И может быть, каким-нибудь душным, разварившимся августовским полднем, избыточным, зеленым, солнечным и пыльным, я сяду где-нибудь в центре, на летней веранде хлопнуть пару мохито между встречами, буду сидеть, качать ногой в нелепой яркой босоножке, и щуриться, и вдруг увижу толстого, большого, совершенно седого Мужчину через пару столиков от себя.
- Как я соскучилась, татарская морда,-громко скажу я воздуху, глядя перед собой, и периферическим зрением увижу, как он дернулся и озирается по сторонам,-какие же ты отъел себе необъятные щеки, Сладкая Тыковка. Вероятно, печет отменные пироги.
- Не говори,-хохотнет Мужчина через два стола, и, натурально, звякнут стаканы.
- Пригласил бы разок, на пироги-то.
- Да ты отобьешь ее у меня, старая курва, - крякнет Мужчина и сыто вытянет губы,-а я стал неповоротлив уже для поисков новой жены.
А прошло ведь тридцать лет, подумаю я, тридцать гребаных лет. У тебя вон пузо и целый выводок кареглазых, у меня вон сын женился. Тридцать лет, слушай, а вон у тебя эти ямочки, и эти же брови, которыми ты одними мог разговаривать без помех.
- Даже не думай,-процедит Мужчина, сделавшийся с годами проницательным как шаман,-она тебя если увидит, она мне потом проест всю плешь.
- Тыква, я играю в другой лиге, ты же знаешь, ты же видел Ро.
- Ро не Ро, а глаза у тебя, Вера, блядские.
Тут я, конечно, буду смеяться; потом расплачусь по счету и надену такие, зеркальные солнечные очки, как у Терминатора или американского копа восьмидесятых годов прошлого столетия.
- Зараза,-скажет Мужчина веско, припомнив, что именно такие я носила каким-то очень давним летом. I'm afraid of his love and the terrible jiving, I have it grow the more verbal swordsman; Perhaps he somehow come to us with a faded some blonde, I would not tracked to the street, coming suddenly serious, the other somehow, not the voice, not looking in his eyes, and then I It will combine tenderness and terror, so big my son, damn, well, it is necessary, so big, and now I did not belong.
- Ro, -Be knock I lost in the back of his girlfriend - Rho, he married the same idiot. Roh, what I'm getting old. She did not even laugh ever, Roh that he found in it, is it my son. I he always said that you can not sleep with a man who can you laugh.
And even, perhaps, I call his father, textural such uncle fifty-five, half-Armenian, a great love of youth, with whom we well once lived for five years, did not even to each other be sick, and I will smoke in the tube and yelling, and surely I will call him by his patronymic, a caretaker, or by name, because it is the name of the son:
- Manoyan! You can imagine her name was Tanya, and it all shines. Manoyan, this is our son, you did? Unless I had a lean face was twenty-five years, like this maiden? Yes, I was a powder that flew glass, you remember; I do not understand this, Manoyan. He'll show her, you just cope with a person.
But the mind, of course, do not shake; I bless; Tanya, quite possibly, will be a nice girl; Sergei just do not need to be another fun bezumitsa such as the mother, he will find a whirlpool quieter and quieter.
His sons have no idea at all; I only know that I would then think much about his own mother, who by this time long since buried, and regret that it is impossible to show the sort of beauty.
I would quite possibly recognized the star which however, will occasionally call an expert in some talk show; learn saleswoman or taxis; granddaughter can arrange in any good high school for long-time acquaintance with the headmistress, which would, for example, Zabolotnaya. My granddaughter will be periodically pritaskivat in her office at recess and complain, and Zabolotnaya will look at her over his glasses-halves and say:
- Manoyan, you think your little family has spoiled me a little blood ..?
She, too, will someday be grandchildren here after all, and may be, I already know what will be their last name.
And maybe some stuffy, seethe August noon, excessive, green, sunny and dusty, I sit down somewhere in the middle, on the summer terrace slap a couple of mojitos between meetings, will sit, swing leg in the ridiculous bright sandals and squinting and suddenly I see a thick, large, completely gray-haired man in a couple of tables away.
- How I miss you, Tatar face, I tell -gromko air, staring straight ahead, and peripheral vision I see how he looks around and jerked around, -what do you imagine the immense otel cheek, Sweet Pumpkin. Probably bakes excellent cakes.
- Do not tell -hohotnet man through the two tables, and, naturally, clink glasses.
- To invite once, on a pie.
- Yes you otobesh it from me, you old whore, - kryaknet man and sated pull the lips, yet I have become sluggish to search for a new wife.
And after thirty years have passed, I think, thirty fucking years. You have won a paunch and a clutch of brown-eyed, my son got married there. Thirty years, listen, and there you have the dimples and the same eyebrows, among whom you could talk undisturbed.
- Do not even think, -protsedit man, who became over the years an astute shaman, -one you if he sees it to me then proest all baldness.
- Pumpkin, I'm playing in a different league, you know, you've seen Ro.
- Po is Po, and the eyes of you, Faith, whorish.
Here I am, of course, will laugh; then I burst into tears in a row and put on those mirrored sunglasses as Terminator or American cop eighties.
- Infection, -skazhet man gravely, remembering that it is such, I wore some very old in the summer. Смотрите также: | |
