Никогда не тревожь того, кто лежит на дне.
Я песок, и большое море лежит на мне,
Мерно дышит во сне, таинственном и глубоком.
Как толстуха на выцветшей простыне,
С хлебной крошкой под самым боком.
Кто-то мечется, ходит, как огонек в печи,
Кто-то ищет меня, едва различим в ночи
По бейсболке, глазным белкам, фонарю и кедам.
Я лежу в тишине, кричи или не кричи.
Мои веки ни холодны и ни горячи.
И язык отчаянья мне неведом.
Что за сила меня носила – а не спасла.
Я легка, непроизносима, мне нет числа.
Только солнце танцует ромбиками сквозь воду.
Дай покоя, Господи, и визирю, и рыбарю,
Дай покоя, и больше я не заговорю,
Тем любимым бейсболке, кедам и фонарю,
От которых теперь я вырвалась
на свободу.
Do not disturb who lies on the bed.
I am the sand, and the sea is great to me,
Rhythmically breathing during sleep, a mysterious and profound.
As the fat lady in the faded sheets,
With the bread crumbs beneath the side.
Someone rushes, walks like a flame in the furnace,
Someone looking for me, barely visible in the night
In baseball, whites of the eyes, lights kedam.
I lay in silence, cry or do not shout.
My eyelids neither cold nor hot.
And the language of despair, unknown to me.
What is the strength of my worn - but not saved.
I'm easy, unpronounceable, I do not have numbers.
Only the sun is dancing diamonds through the water.
Give rest, O Lord, and signed and fisherfolk,
Give rest, and the more I do not speak,
Especially loved baseball, kedam and lanterns
From where I now broke
to freedom.
