сидя в тишине в стране несбыточных грёз
витая в облаках королевства Питера Пена
я слушаю, как потоки воздуха врезаются в нос
я слышу, как блохи спрыгивают
с маленькой кошки на чёрную гладь полиэтилена
снаружи можно захлебнуться в дебрях запахов, изобилии звуков
услышать, как в парке коты дерутся
как нарезают круги над крышами скворцы
наблюдать перепалку за стеной, слышать, как слёзы льются
как сверху над новым переводом куража прутся.
но лучше слушать как звенит тишина ночного города
на пустынных дорогах
в хронометрированной квинтэссенции звукового бытия
услышать, как вспарывают гладь безмятежности
как разбивают эфемерности стену
блохи
которые с маленькой кошки спрыгивают
на чёрную гладь полиэтилена
звуки возвращают меня в тот мир
из которого я неожиданно выпал
сирена скорой помощи, воплощение абсолютной паники
проносится по улице, на которую всю ночь снег сыпал
и отрезвляет прохожих, превращая гуманитариев в механиков
сирена отражается от стен, деревьев
проникает в форточку и врезается в лоб
и от одного лишь прикосновения рассыпается как карточный домик
днями и ночами создаваемый мой внутренний скафандр
внешнего мира гроб
а если быть до конца честным,
я лежу в реанимации.
увешанный приборами, замотанный проводами
находясь в душевной стагнации
я перешёл из беззвучной комы в звуковое подобие прошлого
в котором воспоминания смешались с фантазиями,
эпохи с персонажами, красивое с пошлым
в громадном медиаплеере мозга,
музыка обволакивает тело вязким воском,
костенеет в суставах, застилая вновь глаза
это крайне тревожит, но мне нечего сказать
я тону, цепляясь гарпунами ресниц за воздух
плеснув на карту будней американо с кровью венозной
разбивая о собственный хребет розги
прицепившись как джонни ноксвиль к подъёмнику отростком
хрипя до боли в горле песни высоцкого
выбиваю всю дурь, радугу и блёстки
