Одинокая птица над полем кружит,
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если вздыблена шерсть и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
То спроси ка сначала меня, как я жил.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Я в кромешной ночи, как при силе, тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул
До чужой лишь потом докатился черед.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы из тетивы за четыре шага.
И боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как хрустнет хребет у врага.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Вот бы где-нибудь в доме горел огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там у двери
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно хранил, и стерег, и берег -
Просто так, за любовь - улыбнувшихся мне…
Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, скинув морду к луне…
