The scent of oh purest carnage, familiar to these hills.
My father hath traversed these lands decades before my birth.
A century doth pass by, the veins of the earth entrenched with the millions of dead.
So few have my eyes seen in passing of glory.
The aesthetics of death painted upon the canvas of so bewildering a scene.
All sensations seared, all of my compassion numbed.
My humanity wrenched from behind my lungs.
The lusts of my bayonet, in crimson display have spilled upon these hands.
From beneath my helmet do I glare back in sickening approval of the malice we many have sewn.
My mind sentient of no reason, my face caressed by this foreign wind.
A pulmonary incantation writhes beneath these ribs, crying in blood drunk verse and beguiling my conscious thought.
The how of descending mortar fire illuminates this blackest existence, a serenity wreathed in flame.
The skies were beautiful as they burned.
The dead roll over in their graves.
Above the mortars, my ears discern my father screaming in his grave.
Запах ой чистом резни, знакомый этих холмов.
Отец мой пройденный этих землях десятилетия до моего рождения.
Столетие открылось пройти мимо, вены на земле закрепился с миллионами погибших.
Так немногие мои глаза видели мимоходом славы.
Эстетика смерти окрашены на холсте так недоумение сцену.
Все ощущения опалило, все мои сострадание окоченевшие.
Мой человечество вырвал из-за моих легких.
В похоти моей штыком, в малиновом дисплее пролили на этих руках.
Из-под шлема я уставился обратно в тошнотворной утверждении злобы мы многие шили.
Мой разум разумный ни о какой причине, мое лицо ласкает этой иностранной ветра.
Легочная заклинание корчится под этими ребрами, плачет в крови пьяного стиха и начинка мой сознательную мысль.
Хау нисходящей минометный огонь освещает этот самый черный существование, безмятежность расплылось в пламени.
Небо было красиво, как они сожгли.
Мертвые пролонгировать в своих могилах.
Над минометов, мои уши различить моего отца кричать в его могиле.
