То белой ватой облаков, то серым пеплом площадей
Пройдут печальные войска, пройдут усталые полки,
А ты посмотришь на толпу поющих женщин и детей,
Тебя пришедших провожать, и пот сотрёшь ребром руки.
Холодный ветер зашуршит бумажным выцветшим листком,
Возможно, маминым письмом, возможно, вестью от отца,
И обоснуется мигрень под тремингованным виском,
И отвернётся бог войны от постаревшего лица.
Пришла война, готовы сапоги.
Заточен штык, заряжен ППШ.
И ты в строю, а значит, не с руки
Идти, не в такт подошвами шурша.
Возможно, завтра будет бой, каких немало на веку,
Поскольку нечего терять, ты дашь согласие, и вот
Возьмёшь гранату и, сорвав осточертевшую чеку,
Предпримешь глупый экзерсис себя избавить от забот.
Ты навернёшься, как герой, с собой забрав тяжёлый танк,
По меньшей мере, чёрный дым увидишь вскользь сквозь щелку глаз.
Тебя случайно подберёт усталый старый маркитант,
Не даст исчезнуть в тишине и успокоиться не даст.
Покоя нет в иллюзии его,
Вокруг толпа и красные цветы,
Перебинтован туго твой живот,
Всего лишь шаг до ордены Звезды.
Белеет мел на потолке, из радиолы льётся СМИ,
Бормочет кто-то у стены, болит нога, которой нет,
Ты просишь дать глоток воды, и медсестра с лицом Жасмин
Красива так, как может быть лишь для солдата на войне.
Вернувшись гостем в отчий дом, ты ляжешь в тёплую постель
И, наплевавшись в потолок, возненавидишь тишину,
Поскольку смерти равносильно нахожденье в темноте,
И ты захочешь возвратиться, возвратиться на войну.
Вломиться в бой, ворваться, вознестись,
Поймав шрапнель горячей головой,
Сглотнуть нектар, похожий на пастис,
И крикнуть Богу: «Отче, я же свой!»
Опухнут веки от вина, отяжелеет голова,
А за окном в безумный мир счастливых лиц калейдоскоп,
И суета твоих идей не облекается в слова,
Поскольку рот опять забит каким-то лакомым куском.
Так пролетит немало зим, но запоёт опять труба,
Опять весёлый барабан проснётся дробью у виска,
Когда, печатая шаги, по холодеющим губам
Пройдут печальные полки, пройдут усталые войска.
И ты пойдёшь, за ними встанешь в ряд,
Возьмёшь ружьё и присобачишь штык.
Пусть ошибётся доктор, говоря,
Что тот старик в постели — это ты.
Пусть ошибётся доктор, говоря,
Что тот старик в постели — это ты.
