Ей было двенадцать, тринадцать - ему.
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли: почему
Такая у них вражда?!
Он звал ее Бомбою и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его Сатаной,
Скелетом и Зубоскалом.
Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.
Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.
Он Бомбой ее по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рож.
Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где турманов кружит волна,
И даже сморщится:- У, Сатана!
Как я тебя ненавижу!
А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
- Ах, как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!
И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
- Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
Зачем нам твои враги?!
Ей девятнадцать. Двадцать - ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир ни к чему.
Теперь он Бомбой ее не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А тетей Химией величал,
И тетей Колбою тоже.
Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла:
И так же сердилась:- У, Сатана! -
И так же его презирала.
Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая...
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой ее провожая.
Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он ее провожал.
Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома:- Стой, Сатана!
Стой, тебе говорят!
Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!
Даже не спрашивай почему! -
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
- Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!
Эдуард Асадов She was twelve, thirteen - it.
They would always be friends.
But people could not understand why
This feud they ?!
He called it a bomb and spring
Shelled snow melted.
She answered him by Satan,
Skeletons and scoff.
When he broke the glass ball,
She accuses him.
And he told her to spit bugs planted,
She popped her frogs and laughing,
When she squeal.
She was fifteen, sixteen - he,
But he did not change in any way.
And everyone knew for a long time, why
It s not a neighbor and enemy.
He bombed it is still called,
Drives ridicule the creeps.
Only the snow is no longer throwing
And not posed as wild rye.
Sometimes come out of the house she
Habitually would look on the roof,
Where the whistle where Tumblers circling wave
And even wrinkled - have, Satan!
How I hate you!
If a holiday is coming home,
It is a no-no and whisper at the table:
- Oh, how nice, really, that he
To our guests are not invited!
And my mother put on the table cakes,
He will tell his daughter:
- Of course! After all, we invite friends
Why we are your enemies ?!
She was nineteen. Twenty - him.
These students have.
But the same cold on their floor,
Enemies of peace to anything.
Now he bombed it did not call,
No cramps, as a child, faces,
And aunt styled Chemistry,
And the aunt, too, Colby.
She, full of his anger,
The habit has not changed:
And just angry: - Do, Satan! -
And just as he despised.
It was evening and the smell of spring in the gardens.
Shivering star, flashing ...
It was a guy with a girl,
Seeing her home.
He was not even familiar with it almost,
Just a noisy carnival
Just had them on the way,
The girl was afraid to go home,
And he went with her.
Then, at midnight, when the moon rose,
Whistle came back.
And then near the house: - Wait, Satan!
Wait, you say!
All clear, all clear! So what are you?
So, to meet with her ?!
With some little thing, empty, worthless!
Do not dare! Do you hear? Do not dare!
Do not even ask me why! -
Angrily he stepped closer
And suddenly, in tears, she clung to him:
- My! I will not give, do not give anybody!
How I hate you!
Eduard Asadov | |
