Я мог бы сжигать мосты и вести войну.
Движеньем бровей приказывать легионам.
Я мог целоваться с сотней, любить – одну,
и внушать любовь тысячам, если не миллионам.
Я мог бы, но тяжела броня
и не уживается с легким сердцем.
Я мог бы, но полюбил тебя –
и в свете славы ослеп бы, но не согрелся.
Мне бы кисти пошли,
как идет перо павлинье павлину.
Я был бы голубоглазым,
к слову сказать брюнетом, а не блондином,
я бы за жизнь свою не любил ни разу
и был бы искренне счастлив среди вина,
среди обнаженных тел и животной страсти.
Я был бы наверно грустен,
но лишь отчасти
и в большей степени потому,
что гениальность мою не постичь уму
обывателя серого. Этот цвет
я бы вычеркнул из палитры Бога,
и Ему самому, помолчав немного,
я бы шепнул: «Тебя и в помине нет!».
Но – даже кисти не удержать в руке,
и уж тем более – не написать картины
без любимого образа вдалеке.
Эта нить -прочнее, чем пуповина.
и намного короче, чем путь к тебе.
Солнце могло бы нещадно светить в глаза,
но улыбалось бы мне как равному.
На равнине, я был бы самой высокой из всех вершин.
Среди вершин – был бы славен за строгий климат,
непокоренность склонов, за рев лавин.
Единственный минус – неоцененность видов.
Впрочем, это не минус, скорее – факт.
Я бы своим присутствием изменял ландшафт,
биографию местности и никакой бы шарф
не спас тебя от простуды или ангины вблизи моего дыханья.
Но ты – не здесь.
И значит нет никакого толка
в моей высоте, в долготе на карте,
в альпинистах и в бешеном их азарте.
И меня покорили бы. В августе или в марте.
Я еще стану и этим, и тем, и третьим.
Меня подадут на десерт, а компот – на третье.
Я еще буду строчкой греметь в куплете,
любовь меня приручила – она за меня в ответе.
