ОНА:
Когда мне будет восемьдесят пять,
Когда начну я тапочки терять,
В бульоне размягчать кусочки хлеба,
Вязать излишне длинные шарфы,
Ходить, держась за стены и шкафы,
И долго-долго вглядываться в небо,
Когда все женское,
Что мне сейчас дано,
Истратится и станет все равно -
Уснуть, проснуться, или не проснуться.
Из виданного на своем веку
Я бережно твой образ извлеку,
И чуть заметно губы улыбнутся.
ОН:
Когда мне будет восемьдесят пять,
По дому буду твои тапочки искать,
Ворчать на то, что трудно мне сгибаться,
Носить какие-то нелепые шарфы
Из тех, что для меня связала ты.
А утром, просыпаясь до рассвета,
Прислушаюсь к дыханью твоему,
Вдруг улыбнусь и тихо обниму.
Когда мне будет восемьдесят пять,
С тебя пылинки буду я сдувать,
Твои седые букли поправлять,
И, взявшись за руки по скверику гулять.
И радоваться, словно в двадцать пять,
Когда нам будет восемьдесят пять... IT:
When I'm eighty-five,
When I start to lose slippers,
In the broth to soften the bread slices,
Knit scarves too long,
Walk holding the walls and cabinets,
And for a long time gazing at the sky,
When all the women,
What is given to me now,
To spend and will not care -
Sleep, wake up, wake up or not.
Out of sight in his lifetime
I carefully your way of removing,
And lips smile faintly.
HE:
When I'm eighty-five,
At home I will seek your slippers,
Grumbling that it is difficult to bend me,
Wear some ridiculous Scarves
Of those that for me to contact you.
And in the morning, waking up before dawn,
I listen to your respiration,
Suddenly a smile and quietly hug.
When I'm eighty-five,
With you I'll blow off dust particles,
Your gray curls correct,
And hand in hand on the little square for a walk.
And rejoice, as if in twenty-five,
When we will be eighty-five ... | |
