Твое фатовство - это лишь пятно судьбы караковой.
Три года я о нем в тетрадях выводил каракули
и шел на дно - попросту не видел бакен. Парты
со стихами, но статус поэта не придадут бакенбарды.
И вовремя мы разошлись с тобою в интересах:
ты любишь книги - я люблю то, о чем в них пишет автор;
ты видела во мне только причины своих стрессов,
а я в тебе наблюдал лишь поводы проснуться завтра.
Я деспот этих писем,
но со своей наивностью будто из детства списан.
Для кривой линии жизни я не нашел дома лекал,
"но не дай бог тебе меня понять до молекул".
Воздуха в грудь, за тобой по пятам - это дар или там вновь атака накала?
Ты постоянно заливала за любовь и тепло мне, пока я заливал тут эту боль по бокалам.
Мы спим порознь. У носа полосы. Там после вы впалите лень, и
заметно, как мы хоронили наше общее "мы". Мы хоронили вдвоем его в полиэтилене.
Мы задаем вопросы и спорим,
для чего мы вдвоем, если больно
любить тебя, любить меня. Повернутый
на принципах. И поменять нас невозможно.
Жизнь не списана, но кончился грифель.
Надежда, что из матрицы нас вытащит Пифия.
Стакан недопитый в пол-пятого утра, я долго думал,
что нас тут держит, но ты не ответил мне.
Глаза иконы грустно улыбались,
а мой виски в стакане уже в край зеледенел.
А каждом совместном снимке горизонт завален.
В этом мире с самим собой наедине.
А тут люди меняют людей,
но новый товар все также с дефектом.
Тут люди меняют постели,
но опять же, увы, никакого эффекта.
Вдруг люди меняют идею,
но в свои сорок уже слишком закостенелы.
Лишь дети меняют людей,
но тем уже в этом мире нет места.
Мы задаем вопросы и спорим,
для чего мы вдвоем, если больно
любить тебя, любить меня. Повернутый
на принципах. И поменять нас невозможно. Your puppyism - this is just the spot fate Braun.
Three years of it, I deduced scribble in notebooks
and went to the bottom - just not seen the buoy. School desks
with the verses, but the status of the poet does not give his whiskers.
And in time we parted with you for the benefit of:
you love the book - I love what the author wrote them;
you saw in me only the causes of their stress,
and I in thee the only reasons to wake up tomorrow.
I am a despot these letters,
but with the naivety of childhood though decommissioned.
For the curve of life, I did not find the house patterns,
& quot; but God forbid you understand me to molecules & quot ;.
Air in the chest, behind your heels - it is a gift or there again attack the filament?
You are constantly flooded for the love and warmth of me, until I then poured the pain by the glass.
We sleep separately. At the nose strip. There after you fell lazy and
much as we buried our common & quot; we & quot ;. We buried him in two of polyethylene.
We ask questions and disputes
Why the two of us, if you hurt
I love you, love me. Turned
on principles. And we can not be changed.
Life is not written down, but ran out of lead.
I hope that we will pull out from the matrix Oracle.
Glass half-full half-four in the morning, I thought a long time,
that keeps us here, but you did not answer me.
Eyes icon sad smile,
and my glass of whiskey in the region zeledenel.
But every joint photograph horizon littered.
This peace with itself alone.
And then people change people
but also all new goods defective.
Then people change bed
but again, alas, no effect.
Suddenly, people are changing the idea,
but in his forties was too hidebound.
Only the children are changing people
but it is already in this world there is no place.
We ask questions and disputes
Why the two of us, if you hurt
I love you, love me. Turned
on principles. And we can not be changed. | |
