Этот странный сюжет перебивает все остальные:
Человек идет и добровольно шагает в яму.
Он вовсе не идиот, но нервы у него не стальные,
Так что порой надоедает двигаться прямо.
Знаете, все эти знаки-сигналы-маршруты,
Осточертевшие лица: друзья-адвокаты-коллеги,
Безумные велосипедисты, заношенные маршрутки,
И раздающие на перекрестках брошюры калеки.
Все это как-то попахивает полным безумием
С явной сифилитичной ницшеанской отдышкой.
Так что хочется лечь на дно, в теплый кратер Везувия,
С какой-нибудь доброй растрепанной детской книжкой.
Помните, Маленький принц, проглотивший слона удав,
Капризная роза, уборка на любимой планете.
Было как-то легко и уютно! И мама, от чтенья устав,
Ложилась рядом, и вы засыпали вместе при свете.
Человек вспоминает все это в счастливом обломовском сне,
Но сон, к сожаленью, не вечен, и мозг обнуляет программу:
Он снова спешит на работу, лицо облепляет снег,
И человек идет и добровольно шагает в яму.
This strange story interrupts everyone else:
Man goes voluntarily walks into the pit.
He is not an idiot, but he has nerves of steel,
So sometimes it bothers to go straight.
You know, all these signs, signals, routes,
Ostochertevshie person: friends, colleagues, lawyers,
Mad bicyclists, worn-out minibuses,
And handing out pamphlets on street corners crippled.
All this somehow smacks of complete madness
With explicit sifilitichnoy Nietzschean dyspnea.
So I want to lie on the bottom, in the warm crater of Vesuvius,
With some good disheveled children's book.
Remember the little prince, has swallowed an elephant boa
Capricious rose, cleaning his beloved planet.
It was once easy and comfortable! And my mom, from reading the statute,
They lay side by side, and you fall asleep with the light.
Man says it all in a happy dream Oblomov,
But the dream, unfortunately, will not last forever, and the program resets the brain:
He hurries back to work, a person stuck to the snow,
And the person is voluntarily stepping into the pit. | |
