Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно. В больницу же и в тюремный замок гробов требовалось очень мало. Одним словом, дела были скверные. Если бы Яков Иванов был гробовщиком в губернском городе, то, наверное, он имел бы собственный дом и звали бы его Яковом Матвеичем; здесь же в городишке звали его просто Яковом, уличное прозвище у него было почему-то - Бронза, а жил он бедно, как простой мужик, в небольшой старой избе, где была одна только комната, и в этой комнате помещались он, Марфа, печь, двухспальная кровать, гробы, верстак и все хозяйство.
Яков делал гробы хорошие, прочные. Для мужиков и мещан он делал их на свой рост и ни разу не ошибся, так как выше и крепче его не было людей нигде, даже в тюремном замке, хотя ему было уже за семьдесят. Для благородных же и для женщин делал по мерке и употреблял для этого железный аршин. Заказы на детские гробики принимал он очень неохотно и делал их прямо без мерки, с презрением, и всякий раз, получая деньги за работу, говорил:
- Признаться, не люблю заниматься чепухой.
Кроме мастера, небольшой доход приносила ему также игра на скрипке. В городке на свадьбах играл обыкновенно жидовский оркестр, которым управлял лудильщик Моисей Ильич Шахкес, бравший себе больше половины дохода. Так как Яков очень хорошо играл на скрипке, особенно русские песни, то Шахкес иногда приглашал его в оркестр с платою по пятьдесят копеек в день, не считая подарков от гостей. Когда Бронза сидел в оркестре, то у него прежде всего потело и багровело лицо; было жарко, пахло чесноком до духоты, скрипка взвизгивала, у правого уха хрипел контрабас, у левого - плакала флейта, на которой играл рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача Ротшильда. И этот проклятый жид даже самое веселое умудрялся играть жалобно. Без всякой видимой причины Яков мало-помалу проникался ненавистью и презрением к жидам, а особенно к Ротшильду; он начинал придираться, бранить его нехорошими словами и раз даже хотел побить его, и Ротшильд обиделся и проговорил, глядя на него свирепо:
- Если бы я не уважал вас за талант, то вы бы давно полетели у меня в окошке.
Потом заплакал. Поэтому Бронзу приглашали в оркестр не часто, только в случае крайней необходимости, когда недоставало кого-нибудь из евреев.
Яков никогда не бывал в хорошем расположении духа, так как ему постоянно приходилось терпеть страшные убытки. Например, в воскресенья и праздники грешно было работать, понедельник - тяжелый день, и таким образом в году набиралось около двухсот дней, когда поневоле приходилось сидеть сложа руки. А ведь это какой убыток! Если кто-нибудь в городе играл свадьбу без музыки или Шахкес не приглашал Якова, то это тоже был убыток. Полицейский надзиратель был два года болен и чахнул, и Яков с нетерпением ждал, когда он умрет, но надзиратель уехал в губернский город лечиться и взял да там и умер. Вот вам и убыток, по меньшей мере рублей на десять, так как гроб пришлось бы делать дорогой, с глазетом. Мысли об убытках донимали Якова особенно по ночам; он клал рядом с собой на постели скрипку и, когда всякая чепуха лезла в голову, трогал струны, скрипка в темноте издавала звук, и ему становилось легче.
Шестого мая прошлого года Марфа вдруг занемогла. Старуха тяжело дышала, пила много воды и пошатывалась, но все-таки утром сама истопила печь и даже ходила по воду. К вечеру же слегла. Яков весь день играл на скрипке; когда же совсем стемнело, взял книжку, в которую каждый день записывал свои убытки, и от скуки стал подводить годовой итог. Получилось больше тысячи рублей. Это так потрясло его, что он хватил счетами о пол и затопал ногами. Потом снял счеты и опять долго щелкал и глубоко, напряженно вздыхал. Лицо у него было багрово и мокро от пота. Он думал о том, что если бы эту пропащую тысячу рублей положить в банк, то в год проценту накопилось бы самое малое - сорок рублей. Значит, и эти сорок рублей тоже убыток. Одним словом, куда ни повернись, везде только убытки и больше ничего. The town was a little worse than the village and lived there almost alone old people who died so rare that even annoying. In the hospital and in the prison fortress coffins needed very little. In short, things are bad. If Yakov Ivanov had been an undertaker in a provincial town, then perhaps he would have his own house and have him as Yakov Matveyitch; here in town called him Jacob, nickname in the street was for some reason - Bronze, and he lived in poverty, as a simple man, a small old hut, where there was only one room, and in this room he and Marfa, the stove , double bed, coffins, workbench and the entire economy.
Jacob did good, solid coffins. For peasants and burghers he made them to grow and never made a mistake, because the higher and stronger it was not the people anywhere, even in prison, though he was already over seventy. For gentry and for women made-to-measure and used for this iron rule. Orders for children's coffins took it very reluctantly, and made them straight off without measurements, contemptuously, and each time, paid for the work, said:
- Frankly, I do not like to engage in nonsense.
In addition to the master, it brought him little income playing the fiddle. The town is usually played at weddings a Jewish orchestra, driven by the tinker Moses Ilyich Shahkes, who got yourself more than half of revenue. As Yakov played very well on the fiddle, especially Russian songs, Shahkes sometimes invited him to the orchestra to dress for fifty cents a day, not counting gifts from guests. When Bronze sat in the orchestra, he has primarily became crimson and perspiring face; It was hot, smelled of garlic to stuffiness, the fiddle squeaked, rattled at the right ear bass, at the left - crying flute, on which he played redhead skinny Jew a perfect network of red and blue veins on the face, which bore the name of the famous millionaire Rothschild. And that damned Jew even managed to play the most fun plaintively. For no apparent reason Yakov little by little imbued with hatred and contempt for Jews, and especially for Rothschild; he began to pick, scolding him bad words, and once even tried to beat him, and Rothschild was offended and said, looking at him furiously:
- If I did not respect you for your talent, you'd have flown out of the window.
Then he began to cry. Therefore Bronze invited to the orchestra is not often, only when absolutely necessary, as lacking any of the Jews.
Yakov was never in a good mood, because he always had to suffer terrible losses. For example, Sundays and holidays it was a sin to work Monday - a hard day, and thus the year recruited about two hundred days, when necessarily have to sit idly by. But this is a loss! If anyone in town had a wedding without music, or Shahkes did not send Jacob, it was also a loss. Police warden was two years sick and wasting away, and Jacob was looking forward to when he will die, but the warden went to the provincial capital for treatment, and there took and died. Here you have a loss of at least ten rubles, since the coffin would have had to do road lined with brocade. Thoughts on losses haunted Yakov, especially at night; he laid next to a fiddle on the bed and, when all sorts of nonsensical ideas came into his head, touched the strings, the violin in the dark made the sound, and he felt better.
Sixth last May, Martha suddenly fell ill. The old woman was breathing heavily, drank a lot of water and sway, but all the same morning she heated the oven and even walked on water. By the evening of the same fell ill. Jacob all day playing the violin; and when it was dark, I took the book in which he wrote every day for their losses, and boredom began to sum up the year. It has turned out more than a thousand rubles. This so shocked him that it sufficed bills on the floor and stamped his feet. Then he took off his bills and clicked again for a long time and deeply, tense sigh. His face was crimson and wet with sweat. He thought that if the propane thousand rubles put in the bank, the annual percentage would have accumulated the least - forty rubles. So those forty rubles and also a loss. In a word, no matter where you turn around, everywhere only losses and nothing else. | |
